Почти англичане - Шарлотта Мендельсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он думал, общеизвестные факты – твой конек. Ну, ладно, ничего страшного.
– Подожди, ты хочешь сказать… Боже, ты про команду? Ты, ты тоже там?
Он ласково ей улыбается.
– Вообще-то я капитан.
– Ничего себе!
Где-то в глубинах Кум-Эбби, за секретной лестницей и потайным коридором, все это время был уголок для таких, как она. Место, где можно помнить среднее имя Коула Портера или знать, что такое «синекдоха», и не бояться насмешек. Где можно завести настоящих друзей. С ума сойти!
– В следующем триместре, ты имеешь в виду? – спрашивает она. – Не сейчас?
– Нет, правда, приходи. Попытка не пытка.
Вот же оно, перед ней: судьбоносное мгновение, которого она так ждала и к которому всегда была готова, зная, что остальное – лишь неприятная тренировка, серия испытаний, призванных отточить ее способности и укрепить силы. Будущее простерлось перед ней ковровой дорожкой. Затем в воображении возникает картина: они вдвоем, держась за руки, стоят в вестибюле «Стокера» среди сапог, и Марина знакомит Саймона с миссис Вайни.
Пояс впивается в бок, напоминая, что быть взрослым не значит потакать своим слабостям, что простая достойная жизнь, полная культуры и воздержания – вроде той, которую вел Монтень в своей башне из книг, – требует жертв.
Марина выпрямляет спину. Она хочет крикнуть: «Возьми меня», хочет, чтобы ее приняли в мир приходящих учеников с его портфелями и замотанными скотчем очками, – но разве это желание не доказывает, что нужно сопротивляться? В ней говорит ее низость. Вайни укажут ей путь.
– Как вы думаете, – спрашивает Лора у Сьюз, – когда Петер вернется?
Ее все сильней охватывает странное чувство. Поначалу она приняла его за морскую болезнь – но откуда взялись кипение в животе и жар по спине и шее? Что это, живительный и праведный гнев на мужа, который появился из ниоткуда и ждет, что Лора возьмет на себя все заботы?
Она уже готова уйти, но в дверях появляется Петер. Выглядит он довольно паршиво: спецовка промокла, хотя Лора не видела за грязными иллюминаторами дождя, короткий ежик на голове из интересного стал слегка угрожающим, как у контуженого советского солдата. Вслед за Петером входит высокий блондин, предположительно Йенсен, который кивает Лоре, будто она здесь затем, чтоб надраить палубу. Петер с гордостью извлекает из хозяйственного пакета два банана, нарезанный белый батон и пачку чего-то, похожего на гравий.
– Адзуки, – сообщает он Сьюз. – Аминокислоты.
– Ты сказал, – напоминает Лора, – прийти до полудня.
– Черт, прости…
– Нет, – возражает Сьюз, – он сказал «после полудня». Я слышала.
– Почему же молчали? Я ждала…
Петер тяжело болен, а она скандалит на пустом месте. Как безнравственно. Все удивленно смотрят на Лору, будто набитое чучело вдруг заговорило.
– Неважно, – говорит она. – Извините.
Петер улыбается, и Лора нечаянно отвечает улыбкой. Пока остальные заваривают себе особенный хиппи-чай и ополаскивают емкость из-под рассады, она живописует свои курьезные попытки выбраться утром из Вестминстер-корта, а потом, сама не заметив как, заводит рассказ о Дне основателя.
– Что? – говорит Петер. – Три дня? Черт, как ты только выдержишь?
– Знаю, знаю. Это странное место, Кум-Эбби. Чудовищное, честно говоря.
– И в Дорсете?
– Да.
– Ненавижу деревни. Всюду холмы, коровьи лепешки. Там правда так ужасно?
– Не то слово. – Она не одергивает себя, а тычет его носом в подробности, наблюдая, как произнесенные слова обретают вес. Как же она ненавидит эти свои сомнения!
– И чья была идея? – спрашивает Петер и машет на прощание друзьям, которые, накрасив лица, идут на детскую вечеринку (кажется, это основной заработок Йенсена). Лоре ужасно трудно быть с ними вежливой, но она себя заставляет. В конце концов, здраво рассуждает она, эти двое заботились о Петере, а она нет. Они купали его, видели шрам…
– Детка? – говорит Петер.
– Ее идея, Маринина. Полностью. Хотя остальные ее поддержали. Сам знаешь. Просто…
– Что?
Она некрасиво шмыгает носом.
– Я… мне не хватило смелости…
– Сказать им «нет»? Я тебя не виню. Черт, надо же было придумать…
– Ты никогда не даешь договорить. Не в этом дело.
Ей нужен платок. Она осторожно тянется за спину, к кухонному полотенцу, потом отдергивает руку и утирается ладонью.
– Не хватило смелости, не знаю… Сказать, чтобы она осталась, потому что нужна мне.
– Эй, эй…
– Отойди.
– Не отойду. Лучше сяду, вот так.
– Перестань. Хватит меня успокаивать.
– Лора. Ну и козел же я был…
– Это точно.
– Говнюк.
– Да, но…
– Сраный говнюк.
– Вот чего мне не хватало – крепкого словца.
– Мудак.
– Ну…
– Не спорь.
– Не спорю.
– Я бы хотел…
– Интересно… – не подумав, говорит Лора, – у тебя были… А, неважно. Конечно, были.
– Что?
– Сам знаешь что.
– Не знаю. Черт…
– Посмотри на меня. Нет, даже отвечать не нужно
– Что?
– Миллионы. К гадалке не ходи, миллионы случайных баб – Дейзи, Сэфрон и так далее.
– Поверь, ты не хочешь знать.
– Хочу. Хочу, черт возьми. Я хочу тебя ненавидеть.
Тогда он ей рассказывает, и ответ выходит совсем не такой, какого она ожидала, совсем не такой.
Почему-то она раздета.
Ну, почти. И что с ней такое? Дверь может открыться в любую минуту, кто угодно может войти. Даже если забыть о последствиях, мысль о том, что эта бледная, мерзкая, широко раскинувшаяся плоть предстанет перед чужими глазами, невыносима. Тогда придется уйти, сразу и навсегда.
Петер сохранился лучше ее: это несложно. О чем он думает: внутренне содрогается и из вежливости молчит или слишком занят, чтобы заметить? Лора не ожидала, что это случится. А он?
Или ожидала? Она побрила ноги, надела свой единственный соблазнительный лифчик с нейлоновой ажурной оборкой. Ему бы не мешало помыться, но резкий запах вызывает у Лоры извращенное возбуждение, а кроме того, служит утешительным доказательством, что Петер тоже ничего не планировал. Это не западня, а ее собственный выбор: совсем другое дело.
Как необычно видеть его – эту мягкую кожу и волосы в секретных местах – без одежды.
Они лежат на кровати, его рука у нее на шее. Лора с трудом глотает. Почему у мужчин такие тяжелые конечности? Петер еще не спит – просто очень расслаблен; зато Лора напряжена и во все глаза смотрит куда-то мимо его плеча, не в силах поверить, что они только что это сделали.