Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева

— Жаль, не дал Бог тебе здоровья пожить.

— …имене Твоего ради-и-и.

Тетка говорила обыкновенно, без слезливых причитаний и подвываний, и все как-то разом успокоились. Даже обязательный страх от близости смерти, до того представлявшейся выдумкой, мрачной фантазией, но внезапно обретшей и вид, и запах, немного отступил.

— Да вы не бойтесь, подходите, — кивнула женщина в сторону гроба. — Она как живая.

— А что… что с Еленой Константиновной случилось? — Яковлева и тут оказалась смелее всех.

— Она, детки, с малолетства сердечница. Правда, до операции дело не дошло. Да я немного знаю, про то надо мать спрашивать, она все диагнозы наизусть помнит. Сколько лет Леночку выхаживала, по врачам водила, уж думала — все, Бог миловал. Но гневить его не стоит… Бог ее и сейчас пожалел, легко взял — во сне умерла, не мучилась…

— Зачем же она, больная, в школе работала?! Надо было дома сидеть, — буркнул Хохлов.

На него, испугавшись неуместной грубости, торопливо зашикали.

— Зато жила бы, — отрезал он, не желая оправдываться.

На это сказать было нечего. Тетка вздохнула:

— А про то Леночку надо спрашивать, да поздно теперь…

Один за другим Елкины ученики подходили к гробу. Одни сразу торопливо отходили, другие робко заглядывали в лицо, на фоне ее любимого «василька» казавшееся еще бледнее. Лишь самые смелые вскользь касались обшитой бязью доски или даже укрытых покровом твердых носков похоронных туфель, но тут же боязливо отдергивали руки.

Неловкое и неумелое прощание прошло быстро, и вот уже, облегченно выдохнув, из квартиры вышел последний.

— …и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…

На сами похороны из класса мало кто пришел, у многих с утра были экзамены. Они, конечно, к выносу закончились, но ведь вроде как уже попрощались. В шестнадцать лет кажется, что незаменимых нет, что в жизни встретишь еще немало хороших людей, и только спустя много лет запоздало понимаешь: не так уж много их, оказывается, и попалось. Ведь говорят еще: невосполнимая утрата. Пройдут годы, прежде чем Яковлева, Лажина и даже Хохлов поймут, что Елка в их жизни как раз такой и оказалась — заменимой, но невосполнимой.

На кладбище народа поехало еще меньше, и все провожающие уместились в один изрядно поношенный «пазик». День выдался ясный, но, когда подъезжали к погосту, ветерок выгнал из потайных закромов несколько тучек, и те пролились на землю мелкими частыми каплями.

— Добрая примета, — вздохнула Наташа. — Раз природа плачет, значит, хорошего человека хоронят.

За воротами сначала шло новое кладбище, прирезанное ввиду переполненности старого всего лет шесть назад. Посаженные у могил аккуратные рябинки и елочки только начали идти в рост, кусты пионов и лилий гнулись под тяжестью распустившихся соцветий, свежие могилы были тесно обложены яркими, еще не выцветшими венками. И потому — вот парадокс! — этот залитый солнцем луг скорее подходил для праздника, столько тут было силы, молодости, цвета.

Наверное, место Елке стоило определить здесь. Но процессия прошла дальше, на старое кладбище. Под высокими соснами было сумрачно и уныло. Цветы здесь не росли, многие памятники покосились, краска на оградах облупилась, а те холмики, что без оград, уже едва виднелись. Еще чуть-чуть, и совсем исчезнут под узкими тропками — живым везде у нас дорога…

Елку положили около бабушки. Настояла практичная тетка: так за могилками следить сподручнее. Разрешение стоило Ирине дополнительных расходов, но местечко все-таки выкроили.

Простились быстро и уже приложили крышку, чтобы прибивать, когда среди деревьев замелькала бегущая фигура. Сергей только добрался до места, даже не успел распаковать сумку, лишь поставил некстати разрядившийся в дороге телефон на зарядку, как Маша наконец дозвонилась: Лена ушла, похороны в пятницу… И на перекладных помчался назад, ни на секунду не заснув ни в душной кабине дальнобойной фуры, ни в салоне самолета, билет на который достал каким-то чудом, ни, уже вконец измотанный, в прохладном такси. По дороге из аэропорта на минутку выскочил у цветочного ларька. Какие именно цветы покупают на похороны, он не знал, времени выяснять и выбирать не было, поэтому взял самые роскошные — темно-бордовые розы; сгреб все, что стояли в вазе, быстро расплатился и побежал к машине. Молоденькая продавщица, раскладывая купюры по ячейкам кассы и представляя девушку, которой этот приятный и явно нескупой молодой человек преподнесет сегодня букет, завистливо вздохнула:

— Счастливая…

Когда, наконец, на влажном холмике свои места заняли и тяжелый деревянный крест, и траурные венки, и бордовая россыпь, провожающие не спеша, с трудом обтекая натыканные друг на друга оградки, потянулись к выходу. Вобла при своей избыточности протискивалась удивительно шустро, успевая и все увидеть, и всех услышать.

— Такая молоденькая, жить бы и жить… — вздыхала худенькая женщина в старомодном кримпленовом платье, работавшая вместе с Елкиной матерью.

— Угробила сама себя, — Ирка на правах близкой подруги не церемонилась. — И ради чего? Ради дурацкой школы?! Да оттуда сначала половину учителей надо выгнать, а половину детей ремнем выпороть, чтобы дурь выбить, тогда только приличных людей на работу брать.

— Я бы уточнила: не ради чего, а ради кого угробила, — влезла в разговор Вобла.

— В смысле? Вы кого-то конкретно имеете в виду? — не поняла Ирина, но, уловив дурной душок, уже начиная раздражаться.

— Елена Константиновна — молодая, интересная девушка. Неужели вы считаете, что в столь… хм… пылком возрасте можно серьезно переживать из-за работы? Нет, сейчас молодежь думает совершенно о другом. Это раньше жили по принципу «кто, если не я?». Но, — Вобла шумно вздохнула, — старое поколение уходит, а достойной смены нет…

Она сделала паузу, длинную ровно настолько, чтобы подчеркнуть важность умозаключения, и одновременно достаточно короткую, чтобы ее не успели перебить.

— Конечно, это не мое дело, но если бы я сама не видела… — мелькнул в ее глазах хищный огонек.

Рядом начали прислушиваться.

— Что вы видели? — Ирину коробил разговор, но прекратить его она уже не могла. Толстуха все равно выплеснет свои помои, вопрос только — когда и на кого.

— Как говорится, шерше ля фам. Ищите женщину! — Вобла откровенно растягивала удовольствие. — Елена Константиновна, как увидела их, очень расстроилась, даже заплакала. Я ее, бедняжку, конечно, успокаивала, да что толку, если кавалер прямо при тебе с другой любовь крутит. Так в слезах и пошла домой, а утром сказали: умерла.

— Да говорите толком! — Ирина готова была взорваться.

— А что говорить? — огрызнулась та. — Вон они идут, пусть сами и объясняют.

Наталья с Сергеем замешкались у могилы, и, пока они подходили, Вобла, не удержавшись, рассказала и про букет, и про их совместное отбытие в неизвестном направлении.