Банды Чикаго - Герберт Осбери

К середине 1904 года в южной части Чикаго откровенный порок, за исключением рассеянных публичных домов на Мичиган-авеню, сконцентрировался в районе Тридцать первой улицы, в Южном Чикаго, и в районе, границами которого служили Кларк-стрит, Уэбаш-авеню, Восемнадцатая и Двадцать вторая улицы. Эту территорию, которая включала в себя, кроме четырех перечисленных улиц, еще и Стейт– и Дирборн-стрит, Арчер– и Армур-авеню, именовали просто Прибрежным районом. Это было самое большое, самое примечательное и самое отвратительное из всех чикагских гнезд порока; в нем были объединены наихудшие черты Гиблых Земель и Маленького Шайенна, и нет такого слова даже, чтобы достойно охарактеризовать это место. Там были салуны, винные лавки и невероятно развратные танцевальные залы. По улицам, аллеям и кабакам там шныряли проститутки, разбойники, грабители, дегенераты, отравители, воры, карманники, просто бродяги и, конечно, сотни сутенеров, организованных в Ассоциацию поддержки сводников. Там были самые грязные и отвратительные кабаки и публичные дома; серия двадцатипятицентовых борделей, населенных негритянками и известная как «Клоповник», была не лучше сараев для скота в Новом Орлеане или Сан-Франциско. Там проводились пип-шоу, в основном рассчитанные на мальчиков, и обеспечивались развлечения для холостяцких вечеринок; в 1908 году известная исполнительница пип-шоу, Веселая Вдова Киддо, послужила причиной небольшого скандала, сплясав голышом на вечеринке в честь одного лейтенанта полиции. Там были банды сутенеров, содержавшие кабаки для «слома», и школы, где девочек обучали различным извращениям после того, как их «сломают» профессиональные насильники. Там находились аптеки, где собирались наркоманы и в открытую кололи друг другу кокаин и морфин, который здесь же и покупали. В одной из таких аптек предоставлялись и иглы для инъекций. Там жили король и королева кокаина, Юджин Хастьон и его жена Лотти – у них на квартире на Дирборн-стрит хранился запас кокаина фунтов в тридцать и вполовину меньший – морфина, и еженощно они рассылали продавцов по борделям. Лотти Хастьон была выпускницей колледжа, говорила на пяти языках, а в свободное время сочиняла музыку, рисовала портреты и прекрасно вышивала.

Витриной Прибрежного района, ярким символом откровенного порока, находящегося под покровительством властей, был бордель на юге Дирборн-стрит, расположенный в домах № 2131 – 2133, – трехэтажный, пятидесятикомнатный двойной особняк стоимостью 125 тысяч долларов, который построили в 1890 году Лиззи Аллен и Кристофер Коламбус Крэбб. Там находился всемирно известный клуб «Эверли», которым заправляли замечательные сестры Ада и Минна Эверли, пустившиеся в бизнес проституции безо всякого опыта и связей в преступном мире. Они никогда не работали проститутками, однако в результате превратились в самых успешных мадам, каких только упоминают записи. Когда они отошли от дел, им было по тридцать с небольшим, а позади были двенадцать лет, на протяжении которых двери клуба «Эверли» никогда не закрывались, разве что для того, чтобы дать проституткам поспать, – и накопили сестрицы за это время миллион долларов наличными, около двухсот тысяч ювелирными изделиями, на двадцать пять тысяч – расписок от клиентов и на сто пятьдесят тысяч – книг, картин, статуй и других предметов искусства. Их мебели хватило бы, чтобы обставить небольшую гостиницу, среди прочего у них было сорок – пятьдесят медных кроватей, выложенных мрамором и снабженных специальными матрацами и пружинами, и двадцать плевательниц с золотыми пластинами, которые стоили каждая по шестьсот пятьдесят долларов. Греховные деньги обеспечили им неплохую старость.

Сестры Эверли родились в небольшой кентуккийской деревушке неподалеку от Луисвилла, Ада – в 1876 году, а Минна – два с небольшим года спустя. Они были дочерьми адвоката и получили полное школьное образование, чего в те дни было достаточно для леди на юге. В Чикаго об их происхождении знали лишь несколько самых близких друзей, но Минна, возглавлявшая их совместное предприятие и распоряжавшаяся финансами, всегда подписывала банковские документы как «Минна Лестер» – возможно, это и была их настоящая фамилия. Друзьям они говорили, что назвались Эверли в честь бабушки, которая всегда подписывала письма «Everly Yours» – «Всегда Ваша». В 1897 году две сестры вышли замуж в своем родном городе, причем за двух братьев, но не прошло и года, как они бросили своих мужей – по их словам, оба брата были грубы и пытались подавить их. Больше ни та, ни другая замуж так и не вышли. На самом деле, если верить некоторым пожилым жителям Чикаго, которые еще застали расцвет клуба «Эверли», ни у той, ни у другой и любовников не было, и этим они отличались, пожалуй, от девяноста девяти процентов других мадам.

Бросив мужей, наши сестры присоединились к театральной труппе и около года путешествовали по Среднему Западу, играя эпизодические роли в мелодрамах варьете «Ист Линн». На двоих у них было около тридцати пяти тысяч долларов, большую часть из которых составляли деньги, полученные к свадьбе, и позже Минна Эверли рассказывала, что они «искали себе городок, куда бы эти деньги вложить». В начале 1898 года они играли в Омахе и обнаружили, что в этом городе, бывшем в ту пору одним из самых открытых городов страны, ожидается открытие Трансмиссисипской выставки и, соответственно, прибытие множества народа. И везде, где бы наши девушки ни были, они слышали об огромных деньгах, которые получают хорошо управляемые бордели, и в итоге они решили, что проституция – это именно то дело, которое позволяет получить максимальную прибыль при минимальном риске.

Весной 1898 года сестры Эверли взяли в аренду бордель в Омахе, произвели там косметический ремонт, наняли новых девушек, подняли цены и руководили им на протяжении всей выставки, получая приличную прибыль, но, как только выставка закончилась, их бизнес пошел на спад – местные гуляки никак не желали платить по десять долларов за девушку и по двадцать – за бутылку вина. Сестры сделали вывод, что только город с большим количеством светских людей может поддержать бордель высокого класса, и несколько месяцев провели в поисках такого места, объехав Вашингтон, Нью-Йорк, Новый Орлеан и Сан-Франциско, но так и не нашли ничего подходящего. Зимой 1899 года они приехали в Чикаго, прослышав, что мадам Эффи Ханкинс, которая арендовала дом на Дирборн-стрит вскоре после смерти Лиззи Аллен в 1896 году, была озабочена тем, чтобы продать дело и попытать счастья в Нью-Йорке. Сестры Эверли выкупили у нее бизнес вместе с имуществом и девушками, за пятьдесят пять тысяч долларов, выплатив двадцать тысяч сразу и договорившись выплатить остальное в течение шести месяцев, и тут же выбросили имущество и уволили девушек. Затем они собрали плотников и мастеров, и те провели полный ремонт здания, от подвала до чердака. Потом они наняли новых проституток, большинство из которых никогда до этого не работали в Чикаго, и 1 февраля 1900 года этот бордель открылся заново – теперь уже как «клуб «Эверли»».

Под управлением двух талантливых сестер клуб «Эверли» стал самым выдающимся, самым роскошным и в то же время – неизменно прибыльным борделем в Соединенных Штатах, а может, и во всем мире. Гости из Европы, дивясь его безвкусной роскоши, утверждали, что он превосходил все, что можно было найти в Париже; а знаменитый Зал красного дерева в Вашингтоне, известный дом Керри Уотсон на Кларк-стрит и лучшие бордели Нью-Йорка, Сан-Франциско и Нового Орлеана были по сравнению с ним просто убогими гостиницами, годными лишь для любовных игр шимпанзе. В чикагской «Трибюн» писали: «Ни один публичный дом в мире не был столь богато обставлен, не рекламировался столь активно и не был столь популярен у богачей, не особенно отягощенных моралью». Даже в докладе Чикагской комиссии по нравам, совершенно справедливой в суждениях и строго придерживавшейся фактов, было написано, что клуб «Эверли» – это, пожалуй, «самый знаменитый и самый роскошный публичный дом в этой стране».