Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова

– Земцова! – Надя, едва увидев стоящую у окна Юлю, бросилась к ней, чуть не опрокинув на ходу большую напольную вазу с цветами, и обняла ее: – Неужели это ты? В Париже? Но как же ты здесь оказалась?

– Так же, как ты: прилетела самолетом, – растерянно ответила Юля и почувствовала, как на глаза ее наворачиваются слезы. – Надя, ты прекрасно выглядишь… Извини, что пришлось придумать несуществующего врача…

– Да брось… Главное, что Володя услышал твою фамилию, а этого мне было вполне достаточно, чтобы все понять. Как же я рада тебя видеть…

У нее была аккуратная мальчишеская стрижка, с которой Надя выглядела моложе и привлекательнее. Что-то дерзкое и насмешливое читалось во всем ее облике, однако все облагораживала своей плавностью и женственностью беременность. Сын или дочка Крымова, уже скоро-скоро родившись, откроет свои ярко-голубые глаза, и первое, что увидит осознанно, это лица родителей и парижское небо над головой.

Привезли ужин, и, пока официант сервировал стол, а Берестов с Лешевичем беседовали ни о чем, сидя на диване, Юля с Надей удалились в спальню, чтобы задать друг другу наиболее важные вопросы.

Плотно прикрыв дверь, Юля спросила первой:

– Где он?

Надя растерянно улыбнулась и заозиралась по сторонам, словно надеясь увидеть кого-то, кто бы мог ей подсказать ответ на этот, оказавшийся весьма сложным для нее, вопрос.

– Ты, конечно же, о Женьке? Я не знаю, где он. И не пытай. Мы с ним разбежались. Мне надоело заставать его с чужими бабами…

– Что значит «с чужими»?

– Вот ты, к примеру, СВОЯ, – и Надя в упор посмотрела ей в глаза. – Неужели не понятно? Если бы я застукала вас, это еще куда ни шло, потому что я знаю, как вы сохнете друг по другу, а уж когда в мою жизнь, а точнее, в мою интимную жизнь, вмешивается какая-то дура, у которой явно не все дома, вот тогда уже терпение кончается…

– Он изменил тебе?

– Да он изменял мне с той самой минуты, как только мы с ним сблизились еще там, в агентстве… Ты же знаешь, это было задолго до твоего появления там. Ты забрала его у меня, ты поступила жестоко, но я тебе это уже простила. Я ведь понимаю, что происходит со всеми женщинами, которым этот самец Крымов дает малейший повод…

– Надя, что ты такое говоришь? Разве можно так зло упоминать имя твоего мужа и отца твоего пока еще не родившегося ребенка? Ты сбрендила, моя дорогая… Возьми себя в руки. К тому же ты все прекрасно знала, когда выходила за него… Но я сейчас не о том. В любую минуту нас позовут к столу, а ты не сказала мне, что произошло у вас в С., в какую историю вляпался Женя и, главное, кто сжег наше агентство?

– Понятия не имею, хотя подозреваю ту стерву, с которой схлестнулся Крымов. Она, конечно, красивая, еще красивее, чем ты (не обижайся), но дура-дурой. По-моему, по ней плачет психушка. Она время от времени говорит на тарабарском языке, постоянно хохочет, а уж сексуальность из нее так и прет. Думаю, если такое было бы возможно, она уложила бы в постель вместе с Крымовым и собою еще и меня, с нее станется.

– Да кто же это такая?

– Я даже не знаю ее имени, она приезжая и совсем задурила голову Крымову. Ее видели, кстати, и с твоим муженьком, Харыбиным. Знаешь, Земцова, если быть уж до конца честной, то я тебе скажу: мне не нравится твой Дима. Он скользкий, как угорь, и, по-моему, очень опасный тип. Но больше всего мне было обидно за тебя, когда я встретила его с этой шалавой…

– Ты хочешь сказать, что Харыбин встречался с этой женщиной? И ты сама это видела?

– Да это все видели. И я, и Крымов видели их вместе. Кажется, Крымов говорил, что она снимает квартиру где-то на окраине, что она любовница какого-то важного чиновника из правительства. Хотя я считаю, что ее и привезли-то в наш город именно с определенной целью… Она, я думаю, проститутка и обслуживает нужных кому-то людей. Другое дело, что она ведет себя по-идиотски…

Юля уже поняла, что речь идет об Аперманис, но свои карты пока еще выкладывать не собиралась. Хотя рассказанное Надей не было для нее открытием: то, что Аперманис искала Крымова и что она, по всей вероятности, была его любовницей, теперь уже не являлось для Юли секретом. Вот только зачем он ей понадобился? Неужели любовь? Но тогда и вовсе непонятно, зачем для его поисков было привлекать и ее, Земцову? Для остроты ощущений?

– Кто это? – Щукина ткнула в сторону двери, за которой раздавались голоса Берестова и Лешевича.

– Один мой знакомый, – неуверенно пробормотала Юля, надеясь в душе на то, что Щукина не узнает в этом домашнем и милом человеке кандидата на пост президента Игоря Николаевича Берестова.

– Ты спишь с ним? Извини. Я хотела спросить…

– А ты не стесняешься, как всегда. – Юля подумала, что не помешает для пользы дела немножечко отступить от истины. – Да, я не только сплю с ним, но и ем, и пью, и дышу одним с ним воздухом. Он хороший человек, любит меня, а теперь вот решил подарить мне это путешествие в Париж. Не правда ли, это замечательно?

– Я рада за тебя, Земцова, хотя и у меня в жизни успели произойти кое-какие перемены. Но я не хотела бы пока тебе о них рассказывать. Дело в том, что я здесь живу тоже не одна и вполне возможно, что я не вернусь домой…

– Лешевич?

– Что ты! – Надя замахала руками. – Не сходи с ума! Володька просто мой хороший знакомый, я познакомилась с ним случайно на одном приеме. Я имею в виду совершенно другого мужчину. Он очень богат и купил мне дом.

Надя поняла, что выболтала все то, что несла сюда, в этот гостиничный номер, как фужер с драгоценным напитком, который намеревалась пить по капле, доставляя наслаждение себе и принося огорчение другим (в частности, Юле). Но не выдержала и выдала на-гора все важное, от чего у нее и самой еще перехватывало дух.

– Представляешь, дом неподалеку от Триумфальной арки, да еще и с прислугой! Мне ведь скоро рожать, и он, Кристиан, ждет не дождется, когда же это наконец случится.

– И этот дом оформлен на тебя?

– И не только дом. Еще два больших земельных участка, и открыт счет в банке.

– Он любит тебя? Кто же он?

– У него банки. А познакомились мы с ним, как это ни странно, у моего врача, кстати, тоже русского, эмигранта, с которым меня свел Женька…

– Где он? Ты же все знаешь, ты лжешь… Говори, неужели ты еще ничего не поняла? – Юля заставила себя замолчать, изнемогая от овладевшего ею сильного желания схватить Щукину за плечи и хорошенько потрясти, приводя в чувство. Слова, готовые сорваться с языка, о том, что она прилетела в Париж единственно для того, чтобы найти Крымова, застряли где-то в горле, как рыбья кость, и теперь жгли ее острой необратимостью. Но нет, она не проговорится, не выдаст своих истинных целей, как бы тяжко ей сейчас ни было. Крымова она найдет все равно, рано или поздно, и телефон, который она уже успела выучить наизусть, отзовется родным Жениным голосом. И вот тогда начнется ее настоящая, реальная, пусть даже трудная жизнь. Она наконец избавится от невыносимого чувства расплывчатости и нереальности происходящего. Даже если Крымов, когда они встретятся (а это не может не произойти), даст ей понять, что Юля для него уже никто, так, женщина из прошлого, одна из целой колонии его искренних и преданных возлюбленных, то все равно она будет продолжать жить дальше с мыслью, что он жив, а это сейчас для нее было самым главным. Она расскажет ему о Харыбине, об Аперманис и, быть может, предупредит его о чем-то страшном, грозящем ему в С. А потом, если от Крымова не последует приглашения вернуться в агентство, она поедет в Москву, поселится у мамы и будет ждать рождения первенца. Жизнь продолжается, и, помимо любви к мужчине, в ней начала просыпаться любовь к своему будущему ребенку…