"Сталинский питомец" - Николай Ежов - Марк Янсен

После снятия с должности наркома внутренних дел Ежов сосредоточился на работе в Наркомводе. Ведомственная газета «Водный транспорт» регулярно сообщала о проведенных Ежовым встречах и приемах. Так, 24 декабря 1938 года сообщалось о приеме Ежовым «инициаторов создания стахановских школ на судоремонте», 14 января 1939 года в газете была помещена фотография Ежова в группе работников водного транспорта, 14 января Ежов выступил с двухчасовой речью на заключительном заседании Всесоюзного совещания актива работников водного транспорта, 15 января он принял капитанов, участников совещания, беседа длилась 6 часов.

Тем не менее, в начале 1939 года Молотов обратил внимание на стиль работы Ежова. Он «систематически не являлся вовремя на работу и несмотря на неоднократные предупреждения Председателя СНК СССР продолжает приходить в Наркомвод в 3, 4 и 6 часов вечера, манкируя работой и исполнением обязанностей наркома». Посему, 10 января постановлением СНК СССР № 34 Ежову был объявлен выговор «за манкирование работой в наркомате» и он был предупрежден о «недопущении этого впредь», ему строго предписывалось «вовремя являться в наркомат и нормально осуществлять руководство наркоматом»{713}. По словам Анатолия Бабулина, в ответ на это Ежов дома разразился «отборной руганью по адресу Молотова»{714}. Вскоре, 19 января, он был выведен из состава Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам. В последний раз его видели на людях утром 21 января в Большом театре, когда в числе других руководителей он появился в Президиуме на траурной церемонии, посвященной 15-й годовщине со дня смерти Ленина. За столом Президиума он стоял рядом со своим преемником на посту главы НКВД Берией. На фотографии, напечатанной в центральных газетах, маленький щуплый Ежов в своем скромном партийном френче, без привычных маршальских звезд на петлицах жалко смотрелся рядом с самодовольным мордатым Берией, облаченным в мундир комиссара госбезопасности первого ранга{715}. В самом конце января Ежов последний раз присутствовал на заседаниях Политбюро (29 января) и Оргбюро ЦК ВКП(б) (31 января){716}.

Ежов, конечно, осознавал, что ему уготовано. Его ближайшие соратники, которыми он окружил себя в наркомате водного транспорта, исчезали один за другим. Его заместитель Я.М. Вейншток был уже арестован (21 сентября). В октябре в момент ареста предпринял безуспешную попытку застрелиться Рафаил Листенгурт, после чего его постигла та же участь; 9 ноября был арестован Ефим Евдокимов, в декабре А.И. Михельсон, а в начале 1939 года — Д.М. Соколинский. Ежов все это видел и понимал, какая угроза нависла над ним, но ничего не мог поделать.

Несмотря на это, 19 февраля 1939 года в преддверии XVIII съезда ВКП(б) его выбрали в почетный президиум партийной конференции Свердловского района г. Москвы. Это был установленный партийный ритуал; он все еще формально числился партийным функционером высшего уровня. Похоже, это случилось без его ведома. Когда племянник Виктор Бабулин, прочитав об этом в газете (вероятно, в печатном органе областного партийного комитета «Московский большевик»), сказал Ежову, он «удивился, озлобленно выругался и заявил, что на конференцию он не пойдет, так как ему там нечего делать». По словам Бабулина, когда Ежов не был избран делегатом на съезд, он страшно разозлился{717}.

Восемнадцатый съезд ВКП(б) открылся 10 марта. Хотя Ежов не был избран делегатом, он имел право присутствовать на съезде как член ЦК, но он начинал пить еще с утра и появлялся только на вечерних заседаниях. При открытии съезда он не был избран в руководящие органы съезда. Это был верный признак скорого лишения всех партийных постов. По словам Виктора Бабулина, «первые три дня Ежов посещал вечерние заседания съезда и говорил, что готовиться к выступлению. Но явившись однажды с одного из заседаний съезда, на мой вопрос выступал ли он, Ежов ответил, что ему не дали выступить и нецензурно выругался при этом по адресу президиума съезда. С тех пор он перестал посещать заседания съезда и беспрерывно пил»{718}. В архиве ФСБ сохранилась анкета делегата съезда, заполненная Ежовым, явно конфискованная при аресте. По всей вероятности, он унес ее домой, не сдав в мандатную комиссию съезда. В списках делегатов съезда, опубликованных в официальном стенографическом отчете, имя Ежова не значится.

Но Ежов и не думал сдаваться. Во время работы съезда, 19 марта, он написал Сталину записку — карандашом на клочке бумаги: «Очень прошу Вас, поговорите со мной одну минуту. Дайте мне эту возможность»{719}. Может быть, он все еще хотел окончательно объясниться со Сталиным и оправдаться перед ним или просто хотел попросить о предоставлении ему слова на съезде, так как это был последний день слушания выступлений. Насколько нам известно, Сталин оставил просьбу без ответа. Их тесное сотрудничество 1937–1938 годов навсегда ушло в прошлое. Теперь Сталин был недосягаем для Ежова.

Ежова ждало еще одно унижение. Будущий нарком Военно-морского флота Н.Г. Кузнецов в своих мемуарах пишет, что во время работы съезда состоялось заседание действующего состава ЦК с целью обсуждения кандидатур в новый состав, который должен был избираться на следующий день, 21 марта. На заседании Сталин набросился на Ежова, «указав на плохую работу, больше акцентировал внимание на его пьянстве, чем на превышении власти и необоснованных арестах». Тогда Ежов признал свои ошибки и просил «назначить его на менее самостоятельную работу, с которой он может справиться»{720}.

По свидетельству другого источника, Сталин вызвал Ежова из задних рядов, спрашивая, что он сам думает о своей кандидатуре. Побледнев, нарком водного транспорта лепетал о своей преданности партии и Сталину, о том, что любит вождя больше жизни и не ведает за собой никакой вины. Тогда Сталин спросил, что Ежов может сказать о Фриновском и других своих арестованных помощниках. Тот заявил, что сам их разоблачил. Сталин возразил, что он это сделал, чтобы спасти собственную шкуру; в конце концов, разве Ежов не готовил покушение на его, Сталина, убийство? Решение о переизбрании Ежова в ЦК Сталин демонстративно оставил за другими членами, но выразил свои сомнения. Этого было достаточно, чтобы имя Ежова было вычеркнуто из списка{721}. Этот пересказ также звучит вполне правдоподобно, хотя Фриновский был арестован только в апреле. Как можно убедиться, Ежова действительно обвиняли в подготовке покушения на жизнь Сталина 7 ноября 1938 года.

Фриновский и сам был делегатом XVIII съезда ВКП(б). Когда на церемонии открытия съезда в президиум избрали не его, наркома Военно-морского флота, а командующего Тихоокеанским флотом Н.Г. Кузнецова, Фриновский занервничал{722}. Сразу же разнесся слух, что его скоро снимут{723}. Его также не переизбрали в Центральный Комитет. 16 марта Фриновский обратился к Сталину с письменной просьбой освободить его от должности наркома ВМФ ввиду «незнания морского дела»{724}. Его просьба была удовлетворена не сразу. На заседании Главного военного совета ВМФ 24 марта Кузнецова назначили первым заместителем наркома; Фриновский остался в должности наркома чисто номинально{725}. На самом деле его участь уже была решена. После того как бывшие сотрудники НКВД дали на него показания, он написал ряд заявлений на имя Сталина и Ворошилова, желая оправдаться. Он заверял Сталина, что он не враг, просил его разобраться во всем и устроить ему очную ставку с его обвинителями{726}.