Линия разлома - Александр Афанасьев

Встав на колено, правый два начал осторожно, сантиметр за сантиметром, выставлять свое оружие на вытянутых руках. В самом нижнем углу – обычно человек инстинктивно целится на уровень своего роста, примерно по груди. За него будет играть и то, что если противостоящий стрелок только что проснулся – он еще плохо видит, не проморгался – а яркий свет фонаря усугубит это еще больше.

Есть! Термооптика отлично показала цель – справа, в довольно широком холле. Террорист стоял на колене и целился из чего-то, напоминающего автоматическое ружье.

Услышал…

Правый два трижды нажал на спуск, и от головы противостоящего ему стрелка полетели осколки, а сам он ткнулся вперед.

– Иди!

Первый номер проскочил вперед и занял позицию у самой лестницы.

– Скорпион, три пять.

– Три шесть.

– Из гаража вышел человек. Осматривается.

– Оружие?

– «АК» в руках.

– Вали.

– Минус один.

На улице прогремела длинная автоматная очередь.

– Еще один – сказал Скорпион – минус два!

Нашумели!

Двое стрелков развернулись, стоя на колене и контролируя каждый свое направление. Сердце бухало в ушах.

– Левый, минус один. Шел со двора.

Открылась дверь, кто-то выскочил в холл, с оружием. Серия выстрелов – падает.

– Правый, минус один…

Еще один, из той же двери, не выходя из комнаты дал автоматную очередь. Едва не задело, один из правых бросил в ответ светошумовую. Долбануло так, что ни о какой скрытности не могло быть и речи. Первый два контролировал холл, первый один ворвался в комнату, из которой стреляли, и добил террориста.

– Правый, минус один. Левый, три пять.

– Три шесть. Внизу по нулям.

– Посмотри на дворе.

– Принял.

Старший группы показал – работаем комнаты, одну за другой.

Было страшно, но она старалась держаться. В конце концов, она была офицером ВВС США. И прошла курс «SERE» – сопротивление, выживание, побег, уклонение. Этот курс должны были пройти все офицеры ВВС США, он был основан на рассказах тех, кому не повезло во Вьетнаме. Десять дней ада…

Чтобы успокоиться, она начала вспоминать, как это было. Флорида, где-то в болотах Эверглейдс. Их держали в сырых и гнилых ямах морские пехотинцы, которые только что вернулись из Афганистана. Каждый день – по нескольку часов избиений и допросов. К ней относились особенно жестоко – она была женщиной, и сломать ее было для морских пехотинцев делом чести.

Каждую ночь орали радиоприемники, не давая им уснуть. Утро начиналось с допросов. Ее подтаскивали к корыту, из которого пили собаки, и топили, пока она не теряла сознание. Раздевали догола и водили по лагерю. Привязывали ее к столбу и оставляли так на солнце. Привязывали ее к стулу и включали самую грязную порнуху. Угрожали пустить по кругу. Еще за десять лет до этого за такое обращение даже на курсах выживания причастных ждал бы трибунал. Но сейчас – все озверели. Нормой было то, о чем десять лет назад никто даже не подумал бы.

Афганское поколение. Они все – афганское поколение.

Потом был еще один курс. На базе «Херлберт-Филд», мекке Специальных операций ВВС. Опять – джунгли и болота, ночные выброски на воду и на лес, марш-броски. У нее не было месячных, к концу курса она весила на девять килограммов меньше нормы, она научилась такому грязному мату, что ее отец, добропорядочный прихожанин, умер бы от разрыва сердца, услышав такое из уст дочери. Она научилась пить виски, передавая по кругу бутылку и смотреть все виды порнографии. Это был проходной билет в темный и страшный мир специальных операций. Мир ударов БПЛА и высадок в кишащие врагами города. В который она хотела попасть, чтобы сделать что-то для своей страны.

И попала.

А вот Холифилд таких курсов не проходила. Она просто решила в свое время, что максимум, что ей грозит, – это Баграм и пара тысяч озверевших от воздержания мужиков. Действительность оказалась намного страшнее…

В комнате, куда их поместили, – оконный проем был забит досками. Не было ни воды, ни туалета – но была кровать, старая, как будто вышедшая из черно-белых фильмов. Дверь они заперли. Руки связали, но кляпы убрали – видимо, не хотели ни смотреть за ними, ни рисковать, что заложники задохнутся.

Опытные, твари…

Они лежали на кровати, прижавшись друг к другу. Было тепло, но быстро холодало, а источников тепла в комнате не было. Одеяла тоже не было. Было темно, и они не могли видеть друг друга.

Только слышать.

Джен – уже отплакала и теперь лежала, почти не дыша. Люсинда опасалась за нее – шок может привести к самым пагубным последствиям.

– Джен…

…

– Джен. – Она толкнула ее.

– Что?

– Давай поговорим. Просто поговорим, а?

– Они убьют нас?

– Не думаю, – тщательно контролируя тон, сказала Люсинда, – думаю, наши парни поспеют быстрее.

На самом деле она не была так в этом уверена. Хотя бы потому, что один из тех, кто их захватил, – при обыске тщательно ощупал ее и сорвал с шеи незаметный, похожий на кусочек прозрачного скотча маячок, который должен был навести спасательную команду на цель. Сам факт того, что небритый дикарь знал про маячок, как он выглядит и где его искать, наводил на очень скверные мысли.

– У нас больше нет маяков.

– Да, нет…

Люсинда Ли боялась не столько того, что их нет, сколько того, что эти маяки сейчас находятся где-то в другом месте, в каком-то городском квартале, и несколько десятков боевиков с «ПЗРК», «РПГ», мобильными пулеметами ждут появления спасателей.

– Ты помнишь своего первого парня?

– Нет…

– А я помню своего.

– Как его звали?

– Джейкоб. Это был тот еще сукин сын. Он занимался танцами.

– А ты?

– А я насмотрелась «Грязных танцев».

– Он тебя… обидел?

– Нет… скорее, я его обидела. Просто… он не хотел идти вперед, понимаешь? Его устраивало жить, как он живет. В трейлере недалеко от базы.

– Его родители были военными?

– Нет… Мать подавальщица в какой-то закусочной, а отца он не видел никогда. И его все устраивало.

– А тебя нет?

– Меня – нет. Я была дочерью командира стратегического бомбардировочного авиакрыла. Двухзвездного генерала ВВС.

– Твой отец знал о Джейкобе?

– Нет… наверное. Я всегда хорошо умела врать.

– Тебе было… больно?