Тайная улыбка - Никки Френч

— Хорошо?

— Меня беспокоило, что ты могла оказаться той особой, которая положила собачье дерьмо в машину.

— То был мужчина.

— Ты могла специально изменить пол. С целью сокрытия.

— Это интригует, согласна, — произнесла я.

— Продолжай.

И я продолжила. Хотя времени до начала лекции оставалось все меньше и меньше, сообщила ему все. Даже возвращалась к началу и рассказала, как Брендан шептал мне о том, как он хочет войти в мой рот. И потом, уже в конце — о Трое и Лауре, но очень быстро, чтобы снова не разрыдаться. Когда закончила, взяла кружку и выпила последний глоток уже ледяного кофе.

— Итак, что ты думаешь? — спросила я.

По неизвестной причине сердце у меня колотилось.

— Черт знает что, — сказал он.

— Это твой взвешенный вердикт?

— Хорошо, что ты избавилась от него.

Я фыркнула:

— Это и я могу сказать! Но мне хотелось бы узнать, не психопат ли он. Может ли он быть убийцей?

Дон поднял руки, протестуя.

— Сейчас слишком раннее утро, — ответил он.

— Вообще-то уже позднее утро.

— Не хочу быть слишком самонадеянным и заявить, что мне нужно провести собственное расследование до того, как прокомментировать это. Не буду разбрасываться техническими и клиническими терминами. Дело в том, что, честно говоря, нельзя еще сделать заключение. Не могу сказать, что такая схема поведения означает, что он убийца…

— Может быть убийцей, — прервала я.

— Чтобы быть точно уверенным в этом, человека нужно застать с поличным во время совершения определенных видов актов насилия. Но при таких обстоятельствах я бы нисколько не удивился, если бы обнаружил тот тип поведения, который ты описала.

— Итак, вот до чего мы договорились, — сказала я.

— Нет, совсем нет, — ответил он. — Большинство убийц проявляют ранние признаки дисфункционального поведения. Однако очень многие люди отличаются дисфункциональным поведением, но большинство из них не пересекают черту.

— Но если он пересек черту, а именно так я думаю, даже если со мной никто не захочет согласиться, тогда что? Он иссяк? Или все еще опасен?

Дон сосредоточенно пил кофе.

— Ты нагромождаешь одно предположение на другое, — сказал он.

— Я не в суде, — парировала я. — Могу нагромождать все, что захочу, на что захочу. Мне нужно знать, выполнил ли он до конца все задуманное.

Услышала, как в голосе появилась дрожь, закашлялась, чтобы скрыть ее.

Дон отрицательно покачал головой.

— Прости, — сказал он. — Все это недоказуемо. Когда люди что-то уже сделали, когда они совершили преступление, их поймали и заключили в тюрьму, тогда на сцене появляются психологи и психиатры, проводят свои тесты и выносят авторитетное заключение. Тогда можно найти экспертов, чтобы привести доводы за или против любого пункта их заключения, если захочется.

— Спасибо, — тупо поблагодарила я.

Повернулась, чтобы взглянуть на него. Обратила внимание на то, что у него худое лицо, рыжеватые волосы и он доброжелательно смотрит на меня.

— Держись от него подальше, — сказал он.

— Да.

— С тобой все в порядке?

— Не знаю.

Я резко закрыла окно, и в комнате стало тише. Посмотрела на часы.

— У тебя четыре минуты.

— Лучше мне поторопиться. У тебя далеко не счастливый вид.

— Даже если это был бы незнакомый человек, все равно ведь небезразлично, да? — Я начала собирать полотнища. — Нельзя просто сидеть на берегу и смотреть, как тонут люди.

У Дона был такой вид, словно он собирался что-то добавить, но передумал.

— О чем ты будешь рассказывать?

На мгновение он нахмурился.

— Очень редкий психологический синдром. Очень и очень редкий. За все время наблюдений он выявлен всего только у четырех человек.

— Но зачем же тогда читать лекцию на эту тему?

Он помолчал.

— Если я буду задавать себе подобные вопросы, — сказал он, — то где же я тогда буду?

Я пошла на прием к психотерапевту Катрине Даулинг еще раз. Долго сидела молча, стараясь принять решение. Чем же я собиралась заняться — всем миром или своей собственной головой? Посмотрела на часы. Прошло более десяти минут. Я рассказала ей свой сон.

— Что он означает для тебя?

— Мне хочется продолжать наши сеансы, — сказала я, — но только через несколько недель. А может быть, и месяцев.

— Почему?

— Мне нужно разобраться во многом.

— Я полагала, что именно для этого ты и приходила сюда.

— Мне не разобраться в этом здесь.

Через полчаса ушла. Хотя и почувствовала, что на меня возложена ответственность в полном объеме.

Ты не покончил с собой, да? Конечно, нет. Никогда я не позволяла себе даже усомниться в этом, ни на единое мгновение. Ты не покончил с собой, и Лаура не ударилась головой и не утонула. Я всегда знала это. Вопрос заключается лишь в том, что мне нужно сейчас сделать, Трой. Я просто не могу ничего не сделать, да?

Нет. Конечно, не могу.

Странно, я же должна бояться сама, но не боюсь. Ни капельки. Истина в том, что я больше не беспокоюсь. Даже о своей безопасности. Я чувствую, что стою на краю скалы под воющим ветром и мне все равно, упаду я или нет. Иногда даже думаю, что почти хочу упасть.

Надеюсь, что это не займет много времени. Надеюсь, ты никогда не узнаешь; я не смогла бы перенести это, если бы ты узнал.

Я не могла оставить это. Как пчела, жужжащая вокруг горшка с медом. Нет, неправильно. Горшки с медом хороши для пчел. Я сама была горшок с медом, зная, что где-то жужжит пчела. Как мотылек, летящий на… Нет, не буду говорить об этом, потому что все это неправильно. Когда-то у меня был бойфренд, он изучал насекомых, что и было частью проблемы. В самую первую нашу встречу он рассказал мне, что на самом деле мотыльки не летят на огонек. Это миф. Миф о мотыльках. Он именно так сказал это. Мы были в союзе студентов, он был пьяный. Наши отношения были обречены с самого начала. Не могла представить себе, что смогу поддерживать длительные отношения с парнем, который знакомится с девушкой, рассказывая интересный факт, связанный с мотыльками. Смешно, что сейчас, спустя пять лет, фактически все, что я могу вспомнить о нем, — это только его имя, Марк, а также интересные сведения, которые он рассказал мне о мотыльках, что заставило меня сразу же разлюбить его. Потому что это было очень интересно.