Прайд окаянных феминисток - Ирина Волчок

— Сволочь! — хрипло орала Ядвига, свирепо выкручиваясь из его рук и пытаясь еще хоть разок пнуть его ногой. — Ты сволочь, Борисов! Ты что наделал, а?! Гад! Ты во что меня втравил?! Мерзавец! Ты меня под статью подводишь! И сам загремишь! Идиот! Народный артист! Трепло безмозглое!.. Мама дорогая, и на кой же я с тобой связалась… Ведь ни одного факта еще не подготовлено! Ни одного! А ты уже на весь мир раззвонил! Лжесвидетель! Уголовник! Звезда экрана!

— Тихо, тихо, — бормотал Бэтээр, крепко держа Ядвигу за руки и уворачиваясь от ее пинков. — Чего это сразу звезда экрана?.. Чего это сразу лжесвидетель?.. Чего я такого говорил? Ничего такого… И про экспертизу не говорил… И про тебя не говорил… Просто радовался. Это же не преступление, правильно?

— Мошенник, — просипела Ядвига, закашлялась и перестала вырываться. — Ладно, отпусти. Вон дети бегут…

Бэтээр выпустил руки Ядвиги, на всякий случай отступил на пару шагов и оглянулся. От дома к калитке бежала вся толпа котят, впереди — Любочка, за ней — Пулька и Вера-Надя. Пулька и Вера-Надя что-то кричали и размахивали руками, а Любочка бежала молча, прижав локти к бокам, сжав крошечные кулачки, не отрывая взгляда от Ядвиги, и выражение ее глаз было… страшным. Бэтээр протянул руки ей навстречу, но она молча увернулась от его протянутых рук, с разбегу молча же бросилась на Ядвигу и вцепилась зубами ей в ногу. В ногу все-таки не получилось, помешал длинный ажурный жилет, и Любочка мотнула головой, разрывая зубами вычурный ажур, — совсем как щенок… Бэтээр ахнул, схватил Любочку в охапку, попробовал оторвать ее от Ядвиги, но оторвать удалось только с куском жилета в зубах. Любочка выплюнула кусок жилета и попробовала достать Ядвигу кулаком, сильно дернувшись на руках у Бэтээра, — он ее едва удержал. Ядвига порассматривала дыру в ажуре, вздохнула, подняла взгляд на Бэтээра с Любочкой на руках и сипло сказала:

— Ну и семейка… Одни убытки от вас. Вчера только купила.

Набежали Пулька и Вера-Надя, загалдели хором, заахали, заохали, стали утешать Ядвигу, обещать починить жилет и объяснять, что Любочка не виновата, она нечаянно, она не хотела…

— Хотела, — тихо сказала Любочка, и все сразу замолчали. — Я нарочно. Она на Бэтээра напала.

Ядвига закашлялась, засмеялась, завела глаза к небу и просипела:

— Точно, родная кровь… Никаких экспертиз не надо. Ну, Борисов, умеешь ты устраиваться…

Девочки опять загалдели хором, объясняя теперь уже Любочке, что тетя Ядвига не виновата, она нечаянно, она не хотела… Но тут подошла Наташка, сказала: «Так», — сделала губы утиным клювиком, — и все тут же замолчали, не считая Ядвиги, которая сипло поздравила Наташку с законным браком и заявила, что привезла подарок и рассчитывает на праздничное угощение. Законный брак зарегистрировали только два часа назад, праздничное угощение приготовить никто не догадался, так что пришлось кормить Ядвигу обычным обедом, которым, впрочем, она осталась чрезвычайно довольна.

— А это кто готовил? — с интересом спрашивала она. — Жена? Ага… А это? Сестра? Ну-ну… А это? Вера-Надя? Я ж и говорю: умеешь ты, Борисов, устраиваться.

Девочки смеялись, Бэтээр гордился, Наташка заметно ежилась от слова «жена», а Любочка, сидя на коленях у Бэтээра, бдительно следила за каждым движением Ядвиги. Вот такая у них получилась свадьба. Вернее, начало свадьбы, но именно это начало Бэтээр вспоминал с особым удовольствием — и как Ядвига сипела, и как Любочка за ней следила, и как девочки смеялись, и как Наташка ежилась и краснела, как маков цвет. И, замечая его взгляд, одергивала и поправляла свой линялый полосатый халат. И безуспешно пыталась пригладить растрепанную копну почти белых, как у Веры-Нади, волос. И не слышала обращенных к ней вопросов, отвечала невпопад и таращила круглые честные глаза. Растерянные. Боялась. Ну, до чего забавная…

А к вечеру приготовили уже настоящий свадебный обед, и народу набежало страшное количество, и подарков понатащили сто тонн, и столов-стульев от соседей понаволокли, и Наташка надела костюм цвета увядшей розы, и Васька смотрел на нее почти со страхом, пихал Бэтээра локтем в бок и шипел на ухо:

— Не, ну ты вообще… Как хоть уговорил-то, а? Не, ну я тебя уважаю…

Бэтээр гордился, конечно, но в глубине души чувствовал: нет, не уговорил еще. Обстоятельства так сложились. Это мэрская замша и та сладкая парочка ее уговорили, а не он. Ну, ничего, и он еще уговорит…

Как уговаривал — это он тоже любил вспоминать.

Любочка уснула у него на коленях, и он отнес ее в дом стариков, в желтую комнату, и велел Пульке не отходить от Любочки ни на шаг, а Жульке — караулить обеих. Сказал Вере-Наде, что Любочка у Анастасии Сергеевны, так что они о ней не думают, а остаются за хозяек в доме — гостей разогнать, мебель соседям раздать, посуду перемыть… В общем, дел и так много. А они с тетей Наташей уезжают, вернутся завтра, он оставляет им теть Наташин мобильник, но без крайней надобности не звонить. Потом предупредил ментов, чтобы на всякий случай посматривали, поблагодарил двух уже знакомых мам Наташкиных детей, которые решили сегодня остаться в доме с Верой-Надей, велел уже заметно веселенькому Ваське не садиться за руль, а добираться домой на такси, взял Наташку за руку и увел ее со свадьбы в самый разгар веселья, посадил в машину и повез домой. Она даже не протестовала, вот до чего боялась. Сидела рядом молча, краснела и таращила на дорогу глаза. И в квартиру с ним вошла молча, и остановилась в прихожей, растерянно оглядываясь, будто попала сюда впервые, и сильно вздрогнула, когда он спросил:

— Наташ, шампанского выпьем?

Потаращила круглые тревожные глаза, подумала и серьезно ответила:

— Мне кажется, это не обязательно. Нам все-таки следует поговорить. А говорить надо на трезвую голову, правильно?

— Правильно, — так же серьезно согласился он, мечтая слизнуть крошку шоколада, прилипшую к ее щеке, — как раз в том месте, где время от времени появляются и исчезают ямочки. — Ты всегда все правильно говоришь. Ну, тогда чайку, да?

Она, кажется, немножко успокоилась, пошла за ним в кухню и на ходу что-то начала говорить — глупости какие-то, что-то о переустройстве быта, об огороде, о доме, который тоже можно сдать… Он ничего не понимал, потому что ничего не слушал, и потом ничего из ее речей вспомнить не мог, помнил только, что кивал, поддакивал и со всем соглашался, а сам смотрел, как она вполне привычно возится в его кухне — чайник ставит, чашки вынимает, стол вытирает, полотенце вешает, холодильник открывает… Она поймала его взгляд, вспыхнула, как маков цвет, захлопнула дверцу холодильника и напряженно спросила:

— Что-нибудь не так? Я что-то не то делаю?

— Понятия не имею, — рассеянно ответил Бэтээр, пристально следя за каждым ее движением. — Делай что хочешь. Ты же здесь хозяйка.

Она вдруг растерялась и смутилась — сильно, чуть не до слез, — и начала бормотать уж вовсе какую-то ерунду — о том, что у нее, видите ли, вполне приличный доход, и отец Веры-Нади кое-что присылает, и огород — это заметная помощь семейному бюджету, и работу бросать она не хочет.