ОСВОД. Хронофлибустьеры - Виктор Точинов

В Питере – на чужой территории – они работали точечно, аккуратно, отыскивая наркош и алкоголиков среди одиноких квартировладельцев… Не убивали, лишь снабжали вволю наркотой и паленой водкой, выжидая, когда неумеренное употребление сделает свое дело.

А здесь была их вотчина, здесь они били по площадям, не церемонясь.

В общем, я был готов на любые меры, лишь бы с гарантией прихлопнуть змеиное кубло. Но по дороге так и не смог добиться от Рады, что же она задумала и какова моя роль в задуманном. Дескать, на месте все узнаю. Лишь сказала, что сегодня в «Резиденте» по завершении рабочего дня состоится корпоратив, так что соберутся почти все, даже те, кто в офисе бывает редко.

Действительно, уже собрались, хотя от рабочего дня оставалось еще больше часа. Площадку перед особнячком заполняли машины, половина из них – черные «крузаки». Кучковались накачанные личности, курили, о чем-то весело, со смешками переговаривались.

Мы оставили лимузин на улице. Охрана в караулке придирчиво расспросила, куда и к кому, назначена ли нам встреча. Рада отвечала, не задумываясь, названная ею якобы наша фамилия обнаружилась в списке, – и мы пошагали к особнячку по подъездной дорожке. Взгляды кожаной братвы скрестились на нас и ощущались даже физически, – как нечто липкое и мерзкое… Мысли этой публики я понимал без попыток вступить в ментальный контакт: надо бы двух лохов облегчить от избытка наличности, и от брюликов тоже, а бабу разложить и вдуть ей по кругу.

До особнячка мы дошагали беспрепятственно. Но внутри, в холле первого этажа, оказался боец, очевидно видевший нас с Радой на Ижоре. Сам я его не узнал, но боец вскочил с дивана, где коротал время в обществе девицы вульгарной наружности. Издал громкий, но абсолютно нечленораздельный звук, вытянув руку в указующем на нас жесте.

Рада, не смущаясь от уставившихся на нее взглядов, шагнула к стойке администратора. Выложила на нее небольшой предмет. Приглядевшись, я увидел, что больше всего он похож на детскую игрушку, на волчок, расписанный черными и белыми загогулинами, напоминавшими литеры неведомого алфавита.

Волчок действительно был волчком – Рада запустила его резким движением пальцев, он завертелся, «литеры» слились в смазанные черно-белые полосы. Похоже, в игрушке были просверлены особым образом отверстия, при вращении волчок издавал негромкий, но высокий звук, – неприятный, как гудение комара над ухом.

Разумеется, это было что угодно, но только не детская игрушка. Хотя бы потому, что волчок полностью игнорировал закон сохранения импульса и силу трения тоже, – вращение не замедлялось, напротив, становилось все быстрее и быстрее.

От созерцания меня оторвал чувствительный удар локтем в бок.

– Не пялься! В сторону смотри! Не то тебя придется на горбу тащить отсюда, а я девушка хрупкая.

Я послушно отвел взгляд. Прочие же присутствующие продолжали глазеть на стойку и продолжавшееся там вращение. И это вращение оказалось единственным движением, происходившем в холле, а высокий «комариный» писк – единственным звуком.

Оцепенели все. Узнавший нас боец так и продолжал целиться в меня пальцем, губы его подруги замерли, не договорив какое-то слово. Администратор за стойкой тянулась к клавише селектора, – и никак не могла дотянуться. И все остальные казались персонажами не то картины, не то скульптурной композиции.

– Все пучком сработало, – констатировала Рада.

– Сходим наверх? – предложил я. – Там, наверное…

Я вдруг сообразил, что не очень-то понимаю, что нам надо сделать наверху. Хотя только что, начав фразу, имел какой-то план действий… Зуд волчка мешал думать, мысли в нем растворялись, как сахар в кипятке.

– Не надо, ничего не надо… Пошли отсюда, дело сделано.

На улице происходило непонятное. Ладно люди застыли и смолкли, к этому я был готов. Но все остальное… Казалось, что мы бредем к выходу сквозь картину художника, весьма далекого от реализма. Изменились пропорции людей, деревьев, машин… всего… Тени не соответствовали отбрасывавшим их предметам. Цветовая гамма сдвинулась – трава, например, оставалась зеленой, но вместе с тем приобрела теперь красноватый оттенок. Полуоткрытые ворота, к которым мы стремились, вели себя странно – то виднелись где-то далеко, чуть не у горизонта, то оказывались перед носом, чтобы тотчас вновь отпрыгнуть вдаль… Но все же кое-как мы до них дошагали.

Ворота оказались рубежом, водоразделом между нормальным и сдвинувшимся мирами. Я облегченно выдохнул и не стал задавать лишних вопросов.

* * *

Водитель лимузина покинул машину и пялился на нас так, словно за недолгое время визита в «Резидент» мы с Радой успели отрастить хвосты, рога и копыта.

– Вы… вы откуда? – произнес он не слишком вразумительно. – Тут ведь… только что…

– Не понимаю вас, любезнейший, – включил я сенатора Чернецова.

Водитель выдохнул, помолчал и более внятно сформулировал мысль:

– Вас к двадцать седьмому дому подвозил, так? И что? И где? – Он ткнул рукой куда-то нам за спины. – Где, я вас спрашиваю?

Обернувшись, я и в самом деле увидел, что забор – высокий, металлический, с цифрой «двадцать девять» соприкасается с плебейской оградой из штакетника, на которой виднелась едва читаемая табличка с двадцать пятым номером. Двадцать седьмой участок исчез со всеми строениями, людьми, машинами, словно и не было такого никогда.

Знакомая картина… Пришлось столкнуться: однажды я четырежды проехал мимо хомяковского дома (давно, еще в своем родном мире) – два раза туда, два раза обратно – но так и не увидел нужный поворот. Я тогда был крайне зол на семейку после дикой истории с говорящими грибами, – остановился на обочине, вылез из машины и попытался попасть к ним пешим порядком, зайдя с тыла. Не удалось – участки, до того соседствовавшие с хомяковским справа и слева, теперь граничили друг с другом, промежуточное же владение загадочным образом испарилось. Вот, значит, как это делается…

Пока я предавался воспоминаниям, Рада очень вежливо объясняла водителю:

– Вы ошиблись. Нам надо было в дом двадцать девять. А отчего здесь сбой в нумерации, понятия не имею.

Но шофер нам попался упрямый. Наверное, посчитал, что собственное психическое здоровье дороже чаевых, – и стоял на своем, вынь да положь ему двадцать седьмой дом…

Раздраженная Рада отбросила светский тон, заговорила в более привычной манере:

– Чувак, ты завязывай-ка с колесами за баранкой. Бумага у тебя есть? Маршрутный лист, наряд-заказ… короче, любая фигня с печатью? Ну так глянь туда, что мы заказывали, и не сношай мозги, утомил.

Идея показалось водителю здравой, но ее реализация вогнала бедолагу в еще больший ступор, – на бланке действительно значился дом двадцать девять.

– Убедился? – спросила Рада. – А теперь отвези-ка нас в ресторан «Приорат». Только сразу запиши, куда везешь, а то мало ли…

В салоне я поинтересовался (благо от водителя нас отделила звуконепроницаемая переборка):