Пещера невольницы-колдуньи. Шахразада - Шахразада

И теперь Али смог заключить девушку в свои объятия. Он давно уже понял, что женщины прекраснее, желаннее, лучше, чем Суфия, никогда ему не найти. Почувствовал, что рядом с ней сможет прожить все дни и ночи своей жизни… Не просто прожить, а с наслаждением пить каждый день, как пьют драгоценную влагу источника в жаркий летний день… Пить все до капли, наслаждаясь запахом, вкусом, свежестью… И желать, чтобы это продолжалось всегда…

Никогда еще Суфия так не радовалась мужским объятиям! Никогда еще не чувствовала, что рядом истинно близкий ей человек. Что ей более не нужно защищаться или защищать, уговаривать или усмирять, успокаивать или ободрять. Что можно просто расслабить спину, закрыть глаза и раствориться в объятиях любимого…

«Любимого? — переспросила у себя Суфия. И с наслаждением мысленно проговорила: — Да, любимого, лучшего на свете…» И тихие слезы радости побежали по ее щекам.

Али-Баба задохнулся, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Но желание неумолимо сжимало свои оковы, кровь превратилась в жидкое пламя.

Али-Баба с силой стиснул Суфию в объятиях. Он хотел стереть эти блестящие соленые ручейки. Хотел укрыть ее от всех бед. Защитить. Согреть своим телом и губами.

Что-то неразборчиво пробормотав, он властно смял ее губы испепеляющим первым поцелуем.

Искра проскочила между ними, искра, мгновенно воспламенившая их обоих, как воспламеняется бочонок с порохом. Облегчение, ярость, желание — все вложил Али-Баба в этот поцелуй. Сколько бессонных часов он провел вдали от нее, без нее! И вот теперь подавляемые страсть и вожделение вырвались наружу.

Он почувствовал, как Суфия пытается высвободиться, едва их губы соприкоснулись, и это робкое движение вызвало в нем свирепую потребность покорять и властвовать. В ответ он лишь крепче стиснул руки и забыл обо всем, пока не услышал тихий умоляющий стон, пробившийся сквозь слепой туман горящей страсти, — стон, вонзившийся в его сердце.

Али-Баба поднял голову и глубоко вздохнул, пытаясь победить предательский жар, сжигавший тело. Лучше ему умереть, чем видеть, как она плачет!

— Не плачь, — сдавленно пробормотал он. — Не нужно, Суфия. Теперь мы вместе, и потому сможем преодолеть все!

Что-то болезненно сжалось в его груди, то, чему не было названия, но что заставило его бережно коснуться ее мокрой щеки. Суфия поспешно отвернула голову.

Жалость и нежность, необыкновенная, всепоглощающая нежность переполняли его сердце. Он снова притянул ее к себе, на этот раз осторожно, стремясь исцелить своей мощью. Суфия бессильно прислонилась к нему и тихо всхлипнула, уткнувшись лицом ему в плечо.

Последние преграды рушились на глазах. Она была такой мягкой и трепещущей, ее слезы насквозь промочили его рубаху и, кажется, проникли в душу. Он не хотел отпускать ее. И осознал, что ничего не жаждет сильнее, чем держать ее в объятиях, прикасаться, защищать, оберегать и упиваться ее близостью.

— Звезда моей жизни, счастье и радость души, — прошептал он, и, услышав незнакомые нотки в хриплом голосе Али-Бабы, Суфия сдержала рыдание. Руки, гладившие ее по спине, проводившие по изгибу бедер, вселяли странное спокойствие.

Чуть отодвинувшись, она взглянула в глаза юноши, и слезы мгновенно высохли при виде нежности и участия, запечатленных в его чертах. Забыв обо всем, Али-Баба взял в ладони ее влажное лицо, чуть коснулся губами ее губ и, нагнувшись, взял ее на руки и молча опустил на ложе.

Наблюдая за дрожащей в ознобе Суфией, Али-Баба неожиданно заколебался. Его плоть, набухшая и пульсирующая, требовала удовлетворения, желание, настойчивое и острое, пронизывало тело, но при виде этой беззащитной и в то же время гордой женщины он невольно замер. Она обхватила себя руками, пытаясь отгородиться от него. От своего искушения, от его любви, от его желания.

Али-Баба понял, что сама она не сделает к нему ни шага. Он же горел желанием помочь, поддержать и… и другим желанием, куда более низменным. Все же выбор за Суфией.

— Хочешь, чтобы я покинул тебя? — едва слышно вымолвил он.

В комнате повисла напряженная тишина.

— Нет, — шепнула Суфия.

Расплавленное серебро его глаз гипнотизировало ее. Али-Баба погладил девушку по щеке. Он больше не может стоять рядом и не касаться ее. Больше не может ждать. Он хотел ее, хотел насладиться ее объятиями, погрузиться в ее влажную тугую плоть, упиться головокружительным ароматом.

Али-Баба вынул костяные шпильки, скреплявшие тяжелую массу волос, и, зарывшись пальцами в густые пряди, прильнул к ее губам. Странно, что простой поцелуй имеет силу пробудить в человеке неутолимую жажду, волчий голод…

Ее дрожь отозвалась эхом в его теле, по коже пробежали крохотные волны озноба. И это ненадолго вернуло Али-Бабу к реальности.

— Ты мерзнешь, моя греза… — пробормотал он.

С невероятной нежностью Али-Баба коснулся тела любимой. Ступни и пальцы Суфии и впрямь были ледяными. Он осторожно начал их растирать. Суфия едва слышно застонала. Немного согрев ее, Али-Баба осторожно снял с нее кафтан, сорочку и шаровары. Кожа Суфии блестела, как слоновая кость, спелые, налитые груди просились в его ладони, горошины сосков сморщились и затвердели.

Неистовая потребность в этой женщине снова вонзилась в него острыми хищными когтями. Только Суфия способна заставить его жить дальше. Только ее вкусом он хочет упиваться.

— Не бойся, моя звезда, — хрипло проговорил он, помогая ей устроиться поудобнее.

Суфия безмолвно наблюдала за ним, зная, что сейчас произойдет неизбежное. Али-Баба снова причинит ей боль. Не физическую, разумеется. Он никогда не был бы груб с ней. Но он ранит ее душу. Так же, как ранил раньше тот, другой…

Она вся сжалась, когда он шагнул к ложу, хотя не могла оторвать глаз от обнаженной фигуры юноши. Мускулистый и высокий, он двигался легко и неслышно. Под его кожей перекатывались прекрасные мышцы. Из поросли волос внизу живота поднималось его налившееся силой мужское естество, и Суфия судорожно перевела дух.

Как же она боролась со своим грешным, безмерным желанием! Боролась и проиграла.

— Суфия… — нерешительно выдохнул Али-Баба.

Неужели ей чудится страсть в его голосе? Безумное желание? Стремление любить и дарить любовь?

Хватит ли у нее сил отказать ему? Победить себя?

Да и зачем? Ведь ей так отчаянно нужны его губы, руки, сильное тело, без них она просто не сможет жить. Эти мысли, должно быть, так ясно отражались в озерах ее выразительных глаз, что Али-Баба все понял без слов и, скользнув на шелк простыней, прижался к ней всем телом.

— Я хочу любить тебя, — пробормотал он, зарываясь лицом в гриву ее спутанных волос.

Его рот припал к ее шее, как к священному источнику, и Суфия конвульсивно выгнулась: острые напряженные соски уперлись в его грудь. Ее стыдливость исчезла при одном его прикосновении, только с губ сорвался тихий гортанный звук. Но тут Али-Баба чуть нагнул голову и обвел языком темно-розовую кожу вокруг соска. Когда он сомкнул губы на крошечном бугорке и вобрал его в рот, Суфия что-то несвязно пробормотала.