Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

Весьма показательно, что для городских боев в Ярославле все-таки предпочитали использовать «интернационалистов». Мы уже рассказывали выше о «красных венграх». Но еще более активно в боях с «мятежниками» использовали «красных китайцев». Они входили в состав Варшавского Красного полка. По этой причине, если изучать документы, может показаться в высшей мере странным, что у «варшавцев» были такие имена, как: Дю Зя Хо, Сяо Сан Лин, Фок Шен Хи, Хао Бао Шин, Чай Ян Сей и т. д. Китайцев использовали на самом «гибельном» участке фронта, когда приходилось штурмовать казармы близ храма Николы Мокрого. Установленный на колокольне пулемет «косил» их буквально десятками. Это подтверждается воспоминаниями многих участников событий. Потери китайцев они оценивали как крайне высокие («Мы понесли 75 %, а китайский 90 %; китайцы были посланы 5-м Всероссийским съездом Советов, и у них потери были в 90 %», «Прибывает полк китайцев, из Москвы приезжает Дмитрий Гарновский и тов. Будкин. Сразу с поезда полк направляется сменить уставших. Китайцы дерутся отважно, так что в подсчете из них остались в живых только 25 %»).

О боевых действиях Варшавского полка в те дни сохранилось сообщение, в котором говорилось: «Доношу, что из отряда убыло до сих пор 18 человек. Выбыли в наступление и заняли большое протяжение неприятеля. Во время наступления наши горячо рвали их, даже местами были сильные атаки, но наши выбили из домов неприятеля, но потеряв 14 человек. Девятнадцатого иду с ротой в наступление, надеюсь, что наша рота дальше отличится, так как мы стоим на духу боя и докажем, что мы истинные революционеры». Впрочем, для большинства последовавшая атака закончилась смертью. Очевидцы, которых опрашивали активисты поисково-исследовательской группы «Июль 1918», вспоминали, как еще детьми видели самые настоящие штабеля из убитых китайцев. Бурный ветер трепал их расплетенные косички. Зрелище было жутким. Нашлись также свидетели, которые объяснили причину столь больших потерь среди китайцев. Оказывается, они не умели стрелять лежа, а потому вели огонь из винтовок «с колена».

Долгое время считалось, что относительно спокойным был участок от Стрелки, где Которосль впадала в Волгу, до Никольских казарм. Здесь белые повстанцы контролировали высокий берег, на котором создали целую систему укреплений – окопы, блиндажи. Несмотря на обстрелы, от которых капитальным образом пострадали Спасо-Преображенский монастырь и Демидовский лицей (горящие страницы из его библиотеки разлетались на несколько километров), выбить восставших из них не представлялось возможным. Территория у казарм прекрасно простреливалась с колокольни. Во время реставрации храма Николы Мокрого энтузиасты выгребли из всевозможных щелей несколько ведер пулеметных гильз. К слову, именно в те дни родилась инициатива создать группу «Июль 1918». Поводом для этого послужили не столько гильзы, сколько рассказы одного немолодого уже очевидца, который поведал о том, как «московские анархисты», закрепившись после атаки в одном из местных домов, тут же сели играть в карты. За игрой в карты они и погибли, когда белые, поддержанные пулеметным огнем с колокольни Николы Мокрого, предприняли стремительную контратаку. В документах не сохранилось ни слова об анархистах, но есть косвенное подтверждение этого рассказа. 17 июля наркому военных дел Муралову из Ярославля была отправлена телеграмма. Нейман просил забрать обратно Московский Советский полк и прислать вместо него новую часть. В частности, в телеграмме говорилось: «Вышлите на смену отряда второго Московского Советского полка дисциплинированный и надежный отряд, полнейшая дезорганизация, люди несознательные, большая часть необучена». Когда этим отрядам пару дней спустя все-таки удалось прорваться в городской центр, в Москву полетела новая телеграмма. Ее текст можно оставить без комментариев: «Положение несколько ухудшается тем, что наши красноармейцы страшно и доблестно грабят город, не удерживаемы своими начальниками. На старых местах в порядке, принимаются меры к выводу их из города, сбору и восстановления фронта для дальнейших действий».

О событиях нескольких дней, когда кольцо вокруг Ярославля сжималось с каждым днем и каждым часом, можно судить на примере судьбы 22-летнего солдата Дмитрия Белова. Как отмечалось позже в приказе о назначении командиром взвода, он «в боях показал себя умелым бойцом». Полвека спустя после ликвидации Ярославского восстания Белов, впрочем, прислал в музей-заповедник свои воспоминания – сто страниц, в которых утверждал: «Во время подавления Ярославского контрреволюционного мятежа командовал ротой…» Куда более важным является описание, с одной стороны, попыток белых вырваться из города через позиции 1-го Ярославского Советского полка, с другой стороны, попыток того же самого полка закрепиться на «белой» стороне Которосли. С 10 июля полком командовал Майоров, бывший командир 1-й роты. В один из дней три роты полка двинулись в наступление на Николо-Мокринские казармы. Менее чем за четверть часа все бойцы 1-й роты перебежали наплавной мост через Которосль и устремились в атаку. Вслед за ними переправились красноармейцы 2-й роты и через выгон тоже продвинулись в сторону казарм. Приблизившись к левому двухэтажному зданию, они закидали его через окна ручными гранатами и после этого ворвались на первый этаж. В одной из статей братья Шевяковы описывали дальнейшие события так: «Заработавший было на верхнем этаже пулемет повстанцев поднявшиеся туда красноармейцы отделения тов. Нефедова также забросали ручными гранатами. Боевой успех сопутствовал и бойцам 1-й и 3-й рот. Солдатам последней выпали особые трудности – они на руках катили 3-дюймовую полевую пушку, меткие выстрелы которой поддерживали атакующую пехоту. На руках же доставлялись с правого берега и снаряды – по два на каждого подносчика боеприпасов». Впрочем, успех был временным, а по этой причине Гузарский сообщал в Москву: «Новое наступление опять не оправдало понесенных потерь. Причины те же, что прошлый раз: малая стойкость некоторых частей, вновь присланных вами из Москвы, отряд снова сборный, следовательно небоеспособный».

Позже, пытаясь найти причины провальных атак на уже обескровленный город, общее командование выдвинуло следующую версию: «Советские войска начинают надевать стальное кольцо на противника, начинается правильная блокада города, которая сразу, конечно, не могла дать блестящих результатов в смысле подавления мятежа, потому что противник все-таки занимал наиболее выгодное положение, находясь под хорошим укрытием, да наши приготовления к окончательному штурму в данное время еще не были закончены, но в смысле группировки наших сил произошли уже яркие изменения, сравнительно с первоначальным положением: наш фронт шел от моста через Волгу, захватывая Ярославский продовольственный магазин, губернскую тюрьму, которая находится на Романовском шоссе и дальше шел уже по Ярославским улицам, крепко зажимая противника в угол; правый же фланг боевого участка занимал все место за Которослью, начиная от Американского моста и кончая тюрьмой и до Волги, станции Урочь и Филино, раньше занятые белыми, были в наших руках, и было восстановлено телеграфное и телефонное сообщение».

Не менее выразительное описание событий последних дней Ярославля давал и комиссар финансов Петровичев: «Несмотря на окружение белогвардейцев в кольцо, замыкавшееся реками Волгой и Которосль, пустырем от реки Которосль и ст. Всполье, прилегающими улицами к ст. Всполье, доходящими до Сенной площади и Загородного вала до реки Волги, они еще не сдавались и на своих позициях, особенно со стороны железной дороги, держались крепко. Белогвардейцам и населению города для воздействия на первых предлагалось неоднократно (эта попытка делалась несколько раз и ранее) прекратить борьбу, во избежание дальнейшего кровопролития, но эта мера, как в предыдущие дни, не имела успеха: они продолжали оказывать сопротивление, иногда даже усиливая пулеметный огонь. Наконец решено было начать обстрел города из более тяжелых 8- или 6-дюймовых орудий. Числа 18 или 19 июля была доставлена шестидюймовая батарея из четырех орудий. Для установки последних требовались сырые кряжи, под руками которых и поблизости не нашлось, пришлось посылать за ними на Которосльную линию. 20 июля утром, наконец, орудия были установлены и начался обстрел тех мест, где, по имеющимся сведениям, были белогвардейцы. Во время установки орудий белогвардейцы, как раненый, но недобитый зверь, собравшись с последними силами, бросается на охотника, выпустили еще несколько снарядов в направлении устанавливаемой батареи, один из которых, я помню, упал поблизости, в шагах 150–200 в крышу барака. Стрельба происходила навесным огнем; ввиду близкого расстояния в снарядах оставляли половину пороха. Сколько было выпущено всех 6-дюймовых снарядов, я точно не знаю, но всего их было у нас не более четырехсот штук. С шестидюймовыми снарядами были два значительных недоразумения: первый присланный вагон оказался со снарядами для морских орудий, второй со снарядами в не вполне готовом виде и только в третий раз прислали годных к употреблению в количестве 400 штук. Шестидюймовые снаряды, видимо, оказали гораздо большее воздействие, чем всякие словесные переговоры».