Академия драконов. Золотая пыль - Инесса Иванова

— Орден никогда не разрешит оставить Кимберли и быть с тобой, — сказал он, повернув моё лицо так, чтобы я видела его. — Моя задача — сделать тебя покорной воле верховных драконов.

— Вот и сделай, — откликнулась я и выдержала долгий взгляд мужчины. — Пока ты со мной, я буду покорна. Я буду такой, какой скажешь.

Последние слова я произнесла шёпотом, чувствуя, что задыхаюсь от огня, снова заполнившего меня изнутри, как вода сосуд.

Мы оба больше не произнесли ни слова, я сдержала обещание и покорно приняла мужчину, который не мог предложить мне ничего, кроме сегодняшней ночи. Торопливо избавляясь от одежды, я радовалась тому, что для полётов требовался облегчённый вариант, лишённый корсета и прочих заколок, застёжек и лишних крючков.

Под его кожей вспыхивал огонь, а на кончиках моих пальцев блестела золотая пыль, которой я расчерчивала узор на обнажённой груди своего мужчины. Всё казалось мне правильным и своевременным, не возникало даже тени сомнения в том, что я делаю.

Похоже, опасения Велизии сбывались: я превратилась в монстра, свободного от правил «честного» общества.

О том, как себя вести молодой жене, нигде не было написано, об этом матери шёпотом рассказывали дочерям накануне венчания. Помню, Элен поделилась со мной страхом, что мужские радости причиняют боль женщине. Мать сказала ей, что так будет и в первый раз, и останется с женой, пока не выйдет её срок вынашивать и рожать детей.

Но я не боялась боли, а ждала её с нетерпением новобрачной. Наверное, из-за огня, струившемуся по венам, я почти не почувствовала её. Зато ощутила новую безграничную силу, которая, как я понимала, останется во мне.

Страсть, а в том, что это она, я не сомневалась, была острой, как клинок, и горько-сладкой, как дикий мёд. Даже после того, как всё закончилось, и моя жизнь наполнилась новыми красками, мы лежали в объятиях друг друга и молчали, опустошённые тем, что только что испытали.

— Ты не замёрзла? — спросил он меня наконец, целуя в висок. Я покачала головой:

— Нет, я же почти не чувствую холода.

— До сих пор не могу понять, настоящая ли ты, и откуда такая взялась, — спустя некоторое время произнёс Эванс и помог мне подняться и одеться.

Мы не говорили о будущем и тем более о том, что только что случилось. Не было необходимости: я чувствовала, что поступила правильно, и нисколько не волновалась о последствиях незаконной связи. В конце концов драконицы были вольны в выборе любовника, иногда им прощалась даже связь с Магом не драконьей крови.

Руки куратора касались моей кожи и как бы невзначай гладили, одновременно помогая справиться с застёжками на верхней рубашке. Сама я бы ни за что не оделась, стояла бы и пялилась на него, глупо улыбаясь. Не забыл куратор положить в карман моей юбки и тот самый алмаз.

— Будь осторожна, — прошептал Эванс, целуя меня в губы в последний раз, но теперь в ласке не было и следа страсти, только нежность и дразнящее обещание скорой встречи. — Когда твой родственник даст о себе знать, сразу иди ко мне. Ничего не предпринимай, не посоветовавшись.

— Думаешь, я совсем глупая, да? — улыбнулась я и погладила его по щеке. Мужчина не отстранился, лишь посмотрел на меня с ласковым упрёком:

— Нет, но неопытная. Чего не скажешь о твоём противнике.

Полёт обратно занял не больше часа. Когда мы оба в человеческом облике стояли внутри амфитеатра, я снова ощутила тот самый настороженно-любопытный взгляд неведомого существа.

— Что это? — спросила я, прячась за спину мужчины.

— Что? А, это Баку, невидимый хранитель сада. Он ухаживает за деревьями и не причинит вреда жителям Академии. Но крайне любопытен и обожает превращать сны в кошмары, поэтому посторонние стараются не оставаться в Академии на ночь, — засмеялся Эванс и привлёк меня к себе.

Я заглянула ему в лицо, чтобы понять, правду ли говорит куратор, но потом решила, что это не так важно. Главное, что я почувствовала, Академия стала моим домом. Пусть и ненадолго.

В ту ночь я так и не сомкнула глаз. Прощание с Эвансом было щемяще-сдержанным, но наши глаза говорили о том, о чём молчали уста. Я понимала, насколько мимолётна радость, выпавшая нам, но не требовала большего.

И хоть я не разбиралась в хитросплетениях политики Драконов, понимала: всё гораздо сложнее, чем я могу себе нафантазировать.

Когда я вернулась домой, сонная Велизия тут же подскочила ко мне, протирая глаза. Судя по смятому платью, она так и спала в кресле возле окна, чтобы наверняка не проворонить мой приход.

И лишь посмотрев на меня, произнесла:

— Ох, госпожа!

К счастью, горничной тоже не надо было ничего объяснять. Не будучи драконом и даже полноценным магом, она могла читать мысли не хуже искусных телепатов, о которых пишут в сказках.

— Помоги мне раздеться, — с улыбкой сказала я. — Скоро рассвет, мне надо прилечь.

Велизия засуетилась, и уже через несколько минут я была готова к отходу ко сну. Но вот сон, несмотря на то, что голова коснулась подушки, а в комнате стало темно и тихо, никак не приходил.

В груди будто расцветал огненный цветок, закрывая глаза, я неизменно видела перед внутренним взором огненного сокола Смеаргла. Он медленно пролетал мимо, будто давая насладиться своим величественным видом, я даже могла разглядеть перья, сотканные из огня.

Это показалось мне добрым знаком. Огненный сокол — божественный покровитель драконов, и хоть я до сих пор не считала себя настоящей драконицей, воспринимала его появление, как знак высшего покровительства. Об этом думать было приятнее, чем о том, что возбуждённое воображение рисует успокаивающие меня картинки.

Потом мысли приняли другой оборот. Я снова вернулась на несколько часов назад, ощутила горячее прикосновение пальцев к обнажённой коже плеч и улыбнулась.

Даже когда Эванс просто смотрел на меня, я чувствовала тёплую волну беспредельного счастья. Мне становилось так хорошо и спокойно, будто я получила уверение, что все проблемы будут разрешены к моему удовольствию.

Я могла говорить с куратором часами, мне доставляло удовольствие случать его голос, подмечать вертикальную морщинку между бровями. Так и подмывало притронуться к ней и стереть этот след тревоги.

Когда я была рядом, время замедлялось, сжималось в точку и существовало где-то отдельно от нас. Удивительно, как я раньше могла интересоваться кем-то другим?

Как могла принимать за любовь романтические встречи? Генри никогда не делал ничего ради меня. Ничего по-настоящему значимого. А когда ему подвернулась удачная партия, слова любви утратили силу.

Эванс Мур, напротив, никогда не говорил мне о любви, но этого и не требовалось. Внутренним чутьём всесильного ящера, покорившего небо и воду, я чувствовала то общее, что объединяло нас.