Мы же взрослые люди - Юлия Гурина

Нина думала, как лучше ответить. Что сказать? Как поддержать? Дежурные слова все не лезли на язык – были уж чересчур неуместными. Она подошла к Ринату и просто обняла его.

– Но есть и то, о чем я жалею. Это наивно звучит, но тебе можно сказать, наверное. Когда я лежал в больнице после дебильнейшей попытки суицида, я понял что‑то очень важное про Любовь. Любовь с большой буквы Л. И… я бы хотел заняться сексом по любви. Попробовать, каково это, когда не игра, страсть или охота. Когда ты не сражаешься с этим внутри себя. Когда тоже говоришь, что любишь и словами, и не словами. Я бы хотел. Я бы хотел. Хотя бы раз. Один настоящий раз.

За два дня до письма

– Что, вот так взял и выгнал?

– Да, и я теперь живу у Рината.

– И позволишь этому неуравновешенному человеку заниматься твоим сыном? – Катя пылала от возмущения.

Утреннее кафе относилось к возмущению с равнодушием. Нина растерянно разглядывала проезжающие за окном машины.

– На него надо подать заявление в полицию! Ты понимаешь, что он опасен для ребенка, для тебя, для общества? Нина, он психопат, а ты жертва психопата. Слышишь меня?

– Я и психопаты неотделимы.

– Отделимы! Нельзя так думать! Ты совсем двинулась, что ли?! – Катя застучала кулаком по столу.

– А что мне делать? Я же кругом неправа. Я же сама виновата во всем. Я же все это допустила.

– Перестань так говорить. Тебе надо спасать детей и себя.

– Катя, я все время от чего‑то себя спасаю. Но не очень‑то выходит.

– Так! Надо продумать план. У тебя есть план?

– Все упирается в анализ. Его можно сдать уже сегодня. Дальше в зависимости от результата. Пока не узнаю результат, не хочу ничего планировать.

– Так иди сдай. Хочешь, я с тобой схожу? Зачем медлить?

– Мне страшно. Горло долго не проходит. Этот герпес на губе уже третий раз выскакивает. Все это знаки, что вирус есть.

– Никакие это не знаки, ничего не знаки без анализа! Дай мне слово, что сдашь сегодня.

Катя встала со своего места и подсела к Нине на диванчик. Обняла ее за плечи. Нина ответила дружеским детским объятием.

Утром в кафе две подруги обнимались как дети.

Ты живешь и так остро чувствуешь, что мог бы и получше. Где‑то вокруг тебя есть настоящие взрослые люди. Они живут взрослой жизнью, совершают взрослые поступки. Принимают мудрые решения. О таких людях снимают фильмы, пишут книги. Их действия приводят к процветанию и гармонии вокруг. Эти люди точно есть, ведь тебе о них говорили с детства. Эти люди выросли как раз из тех самых детей, про которых упоминали твои родители и учителя: «все дети как дети, а ты!». Все эти «дети как дети» выросли и стали «все люди как люди». Они точно есть, не может же быть, чтобы их не было. Но с тобой что‑то не заладилось с самого начала. Ты это подозревал всегда, потому что был ты и были все остальные. С тобой что‑то не так. Твоя мама это знала и говорила тебе. Пара учителей и те самые девочки в лагере, которые выдергивали страницы из твоей анкеты и выбрасывали твое белье из окна в дождь, они тоже поняли, что ты не такой, не такая. Не из их стаи.

Ты не можешь жить мудро. Ты вечно хочешь чего‑то. Все тебе не так. Поступки какие‑то глупые, не как у людей. Влюбляешься не в тех, ссоришься не с теми. И почему‑то совсем не хочешь стать бухгалтером, как Юля из соседнего подъезда, которая купила к 35 годам сама вторую квартиру. Ты носишь этот секрет в себе, но кажется, что он с каждым днем заметнее выпирает. А секрет в том, что ты никак не можешь стать взрослым. В твой конструктор взросления не доложили детали. Положили взрослое тело с эффектом старения, а чего‑то другого не додали.

Но как только ты вглядываешься в людей, которые тебя окружают, понимаешь, что и им недодали тоже. Родителям твоим уж точно.

Нина наконец неожиданно дозвонилась отцу. Она часто набирала его номер и уже привыкла, что абонент не отвечает. И вдруг услышала: «Алло. Здравствуй, Нина».

– Папа, у меня скорее всего ВИЧ, муж выгнал меня из дома. Я живу у бывшего любовника, который болен ВИЧ. А у тебя что хорошего?

– Алло, Нина. Ты где сейчас? Я подъеду. Не пропадай, пожалуйста.

– Не знаю, не знаю, я же твоя дочь – могу и пропасть. Тебе‑то можно пропадать.

– Нина, прости. Скажи, где ты.

– У «Инвитро» на Калужской.

И он действительно приехал – похудевший, посвежевший, в совершенно другой одежде. Совершенно не похожий на отца. Нина сидела у лаборатории. До этого она на шатающихся ногах дошла до ресепшен, прошептала секретарю на что именно нужно ей сдать кровь. Шею сдавило до боли, громко говорить было невозможно. Секретарь предложила сдать расширенный комплекс ЗПП плюс все гепатиты. Говорила секретарь спокойным будничным тоном. Будто ничего не происходило. Обычная работа. Нина зашла в процедурную, вены спазмировались, кровь не хотела идти. Медсестра-лаборантка два раза колола, просила расслабить руку. Результат будет через день-два, так и сказали. Лаборатория очень загружена. И вот Нина вышла с перебинтованной рукой и села в машину. Голова кружилась. Время шло то вперед, то назад.

– Здравствуй, Нина.

– Зачем ты ушел от нас? Все разрушилось. Ты же отец, ты мне был нужен.

– Я не мог по-другому. Ты уже выросла. У всех своя жизнь. И я наконец‑то решился на свою.

– Кто она? Мама говорит, молодая. Ты ей купил машину.

– Моя одноклассница. Почти одноклассница – из моей школы, младше на несколько лет. Машину я никому не покупал. Я лишь хотел пожить для себя. Без вечных упреков. Без постоянных срочных идиотских дел. Сидеть тихонечко на даче и никаких подвигов.

– Что за бред, пап.

– Я не прошу, чтобы ты меня поняла. Но я не мог иначе.

– Ты счастлив?

– Нет.

– А смысл тогда был уходить?

– Я думал, буду.

– А почему нет тогда?

– Невозможно стереть прошлое. Можно убеждать себя, что ты счастлив, но прошлое не стирается. Я неправильно жил. И это уже не скорректировать.

– И как ты теперь мыкаешься с этим?

– Мыкаюсь.

– Пап?

– Что, Нина?

– Как повзрослеть?

– Если бы я знал…

– Я не могу больше так жить.

– Как?

– Так…

– Чем я могу помочь тебе? Как помочь?

– Можешь отмотать время на 20 лет назад?

– Хотелось бы.

– Моя жизнь рушится.