Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

– Я и сказала, – фыркнула та.

Мадам Симон прокашлялась.

– В любом случае вы уже здесь, и если вы, Гертруда, потрудитесь пройти в примерочную, я принесу вам ваши наряды.

– Я сама придумала эти модели, – с гордостью сказала мне Гертруда. – Удобные и элегантные. А мадам Симон воплощает в жизнь мои модели.

– Понятно, – откликнулась я.

Жоржетта увела ее.

Алиса подплыла к одному из небольших позолоченных стульев и уселась на него.

– Чикаго, – сказала она. – Не думаю, чтобы я там кого-то знала, но, по-моему, кто-то из Хопкинсов поехал туда учиться в университете. У вас же там есть университет, верно?

– Их у нас несколько, – ответила я. – Но вряд ли вы имели в виду университет Лойола или Де Поля.

Она покачала головой:

– Нет, звучит как-то незнакомо.

– Тогда, может, университет Чикаго? – предположила я.

– Точно, – подтвердила она.

В сопровождении Жоржетты вернулась Гертруда Стайн. Мадам Симон помогла ей взойти на деревянный помост перед зеркалом.

– Вот видите, Симон, я же говорила вам, что вельвет сработает, – сказала Гертруда Стайн. – Он легкий и при этом прочный. Лучше, чем джерси, которую пыталась подсунуть мне Габриэль Шанель, – она слишком обтягивающая. А вельвет к телу не прилегает.

– Он стройнит, – вставила Алиса.

– Я не грациозная сильфида и не хотела бы такой быть, – продолжила Гертруда Стайн. – Никому и в голову не придет критиковать дородных мужчин, но стоит только женщине немного набрать вес… Хотя натурщицы у Ренуара очаровательно пухленькие и напоминают картины Рубенса.

– Гертруда коллекционирует живопись, – сообщила мне мадам Симон.

– Она у нас великий ценитель искусства, – добавила Алиса. – Patrone, вроде Медичи. Возможно, вы читали о Гертруде в газетах, – сказала она мне. – А этот литератор, Гарри Макбрайд, вообще назвал коллекцию Стайн «музеем в миниатюре».

– Это не музей, Алиса, – возразила Гертруда Стайн. – Звучит слишком несовременно. Просто мы поддерживаем новую волну. Сезанна, Матисса, Хуана Гриса и, конечно же, величайшего из них… Пикассо.

– Pas cher, les nouveaux[74], – сказала мне мадам Симон.

Гертруда Стайн услышала ее замечание.

– Кстати, Симон, картины, которые мы с Лео купили несколько лет тому назад, сейчас стоят в десять раз дороже и даже больше.

Жоржетта закончила подкалывать край юбки. Гертруда Стайн повернулась из стороны в сторону.

– Не закрывайте мои сандалии. Они – моя отличительная особенность.

– Как можно, я бы не посмела, – ответила мадам Симон. – А теперь предлагаю чай. Ваши наряды будут готовы через час.

– Час? – переспросила Алиса. – Но мы не можем ждать час. Я готовлю на ужин кассуле[75] и не могу терять просто так целый час.

Мадам Симон внимательно посмотрела на нее.

– Возможно, вы могли бы пойти вперед, пока Гертруда подождет.

Но Алиса решительно замотала головой:

– Нет, Гертруда, правда. Мы должны идти.

– Симон, может быть, ваша секретарша могла бы доставить мои платья? – спросила Гертруда Стайн.

– Она мне не секретарша… – начала было мадам Симон.

Но я перебила ее:

– Прекрасная идея.

И вот через час я стояла перед высокой дверью дома 27 по улице де Флерюс, неподалеку от Люксембургского сада. Отсюда мне был виден нависающий надо всем районом Пантеон. Через внутренний дворик я прошла к жилому зданию. На первом этаже было пристроено нечто вроде дома садовника.

Отворила мне Алиса Токлас. Мы стояли в небольшой прихожей. В нос бил запах ее кассуле. Я чихнула и сказала:

– Замечательно!

– Небольшой эксперимент, – пояснила она. – Я пишу кулинарную книгу. Ну, настоящий писатель у нас, конечно, Гертруда, но уж очень многие вокруг убеждали меня начать собирать мои рецепты.

– А что пишет мадемуазель Стайн? – поинтересовалась я.

– Ну, вы наверняка слышали о работах Гертруды, – удивилась она.

– Видите ли, я совсем недавно приехала в Париж, так что…

– Но она же знаменитость!

– Я из Чикаго, вы помните?

– Ах да, – согласилась она. – Таки забыла. Ладно, я заберу эти свертки.

Алиса потянулась за пакетами.

– Мадам Симон просила, чтобы мисс Стайн кое-что там проверила. Так что я, пожалуй, подожду, пока…

– Думаю, вы хотите увидеть картины.

– Хочу.

Мадам Симон сказала, чтобы я обязательно проникла в ателье, соседствующее с квартирой.

– Все хотят увидеть ее картины, – заметила Алиса. – Но у Лео и Гертруды есть жесткие правила относительно тех, кому можно их показывать. Я хочу сказать, что полотна очень ценные. А Чикаго, в конце концов, как раз такое место…

Она умолкла.

– На счет этого можете не беспокоиться, Алиса, – успокоила ее я. – Я не собираюсь садиться в тюрьму за ограбление.

– Что там такое? – послышался чей-то голос, и в прихожую вышел мужчина.

Мадам Симон рассказывала о брате Гертруды. На нем тоже были сандалии и одеяние, напоминающее коричневую рясу кармелитов. Только сшито оно было из грубой шерсти. «Колючее, должно быть», – подумала я. Мужчина был высоким, с длинной рыжей бородой.

– Я Нора Келли, – представилась я. – Принесла пакеты для мадемуазель Стайн.

– Американка, – сказал он.

– Из Чикаго, – ответила я. – И никого не знаю в Балтиморе.

– Балтиморе?

– Ну, вы ведь из Балтимора? – удивилась я.

– Собственно говоря, семья Стайнов родом из Питсбурга. Точнее, из Аллегейни, но сейчас он уже стал частью города.

Питсбург. Ну, Питсбургом меня не напугать. Чикаго всегда был круче Питсбурга.

Лео тем временем продолжал:

– Мой отец занимался железнодорожным бизнесом и по делам часто ездил в Чикаго.

– Тогда без этого ему было никак, – сказала я.

– Что ж, проходите, проходите. Думаю, вы хотели бы увидеть картины.

– Я сказала, что ей нельзя, – вставила Алиса.

– Не тебе это решать, Алиса. – Он шмыгнул носом. – Полагаю, твой обед опять подгорел.

– Боже мой!

Она спешно исчезла.

– Ну хорошо, – сказал мужчина. – Гертруда, возможно, все еще пишет, но, как и все писатели, она обожает, когда ее прерывают.