Ночные рассказы - Питер Хег

— Мы стоим на сцене, — сказал месье Андрес, — публика в напряжении, и я чувствую, как это напряжение растёт, я слышу, как голос шепчет, что можно сделать хороший номер. Он шепчет: вот, теперь у тебя есть мальчик. Разыщи теперь и девочку. Тогда сегодня вечером у тебя получится что-нибудь великое. Нечто, что заставит звонить колокола. И они уже звонят. — Он повернулся к Кристоферу. — Когда раздаётся звон, — сказал он, — значит, приближается что-то великое.

— Звон церковных колоколов? — спросил Кристофер, вспомнив прошлое месье Андреса.

— Нет, — прошептал клоун, и глаза его затуманились. — Нет, не церковных колоколов. Это монеты зазвенят как колокола. Как только мы раздобудем девочку.

Тут Кристофер услышал, что кто-то поднимается по лестнице. При других обстоятельствах этот факт преисполнил бы его удивления и досады, ведь, значит, кто-то обнаружил его убежище. Но этой ночью, находясь под магнетическим влиянием клоуна, он, не особенно задумываясь, решил больше не удивляться.

И тут перед ними оказалась девушка. Будь всё иначе, Кристофер посмотрел бы на неё в изумлении, но сейчас он не был уверен в её существовании. Как и тот голос, который обращался к нему и который всё ещё звучал в его ушах, она казалась ему воображаемым реквизитом в сверхъестественном представлении. Он увидел только, что она промокла до нитки, так, что её длинные волосы, которые при других обстоятельствах — если бы она существовала при других обстоятельствах — должно быть, вились, сейчас свисали по плечам, а с них стекали на пол ручьи дождевой воды. Её полная неправдоподобность усиливалась оттого, что она была босиком и, более того, голая. Месье Андрес схватил девушку за руку, вытащил их обоих на середину комнаты, и, когда он стал кланяться воображаемой публике, Кристофер вспомнил виденное им представление на площади и узнал его характерное приветствие, в котором под внешней кротостью скрывалась железная хватка, которой он держал сердца и внимание зрителей.

— Дамы и господа, — сказал клоун, — перед вами девушка и юноша.

Он обернулся к ним.

— Сегодня вечером, — произнёс он медленно, — ожидается нечто удивительное. Нечто, что сделает всех нас богаче. Опытом и мудростью. Моё искусство состоит в том, чтобы испытать это ощущение и дать его почувствовать вам. Мы ждём невероятного, мы с вами. Я, конечно же, понятия не имею, как всё будет, у меня нет ни одной мысли на этот счёт. Но я слушаю, — и он наклонил голову, как будто прислушиваясь к ночному небу.

Девушка сделала два шага вперёд и издала глубокий жалобный звук, который одновременно был похож на рычание и на позыв рвоты.

Тут Кристофер впервые внимательно посмотрел на неё и понял, что она не голая, а просто так сильно промокла, что её платье прилипло к телу. Он вырос в здоровом мире понятных вещей и поступков, который всегда требовал от него простых и ясных слов. События последних недель и особенно последнего часа переместили его в другой, более опасный пейзаж, в котором ему в голову приходили неожиданные, фантастические выражения. Ему казалось, что он никогда прежде не видел эту девушку, но тем не менее он знал, что это принцесса. Полученных им в школе знаний вдруг не оказалось под рукой, и он не мог поместить её в какой-нибудь раздел мифологии, но, как ему казалось, она была похожа на одну из трагических литературных героинь. Она была бледна. Не тусклая или бесцветная, но с ослепительно белыми как полотно шеей и лицом, от одежды её веяло холодным ветром, и он ни минуты не сомневался, что с ней произошло что-то страшное. Если месье Андрес принёс с собой на чердак свет преображения, то эта девушка светилась каким-то величественным безумием.

Она сделала несколько неуверенных шагов по комнате и только теперь, похоже, заметила молодого человека и старика. Невозможно было сказать, какой хаос мыслей пронёсся в её голове, но тем не менее она, кажется, осознала торжественность момента, потому что медленно выпрямилась, словно собираясь произнести выразительную реплику, которую от неё ожидали. Потом она подняла руку и пристально посмотрела на месье Андреса.

— Я знаю, — произнесла она медленно, — всё о треске.

С этими словами она упала вперёд, не выставив перед собой рук, и разбила бы лицо, если бы Кристофер не подхватил её.

В тот миг, когда он ощутил тяжесть её тела, он понял, что за холодный воздух исходил от неё. Это был морской ветер, и он было решил, что она, наверное, чуть не утонула.

И тут он узнал её.

В жизни Кристофера был один человек, с которым он поделился тайной о своём чердаке, и к этому человеку-о котором он никогда никому не рассказывал — его мысли на протяжении последних недель обращались, как к тёплому камню посреди той реки бессмысленности, которой, как он чувствовал, оказалась его жизнь. Человеком этим была Соня Ваден. Она была ровесницей Кристофера, дочерью рыбака, род которого, очевидно, получил своё имя от названия города, но которого прогресс уже давным-давно вытеснил за городскую стену, на обдуваемый ветрами берег фьорда. В других областях Дании, для собственного же блага детей, их бы разлучили, объяснив, что разделяющие их социальные барьеры являются препятствием, изменить которое человек не в силах. Но жители Вадена не могли взять такой грех на душу, и поэтому дети продолжали вместе играть у моря и на прибрежных холмах. Соня потеряла мать в пятилетнем возрасте, и горе она встретила твёрдо и не сломалась. Когда мать Кристофера отвернулась от мужа и ребёнка, чтобы последовать за голосами, Соня без слов, но мгновенно и безоговорочно предложила своё общество и свои худенькие, но на удивление крепкие плечи Кристоферу, чтобы помочь ему преодолеть самое страшное. На протяжении недель и месяцев Кристофер каждый день рыдал безутешным плачем, чего не видел ни один другой человек, кроме Сони. Потом пришла весна, о которой Соня помнила, что он тогда затащил телегу на самую высокую гору над Ваденом и оттуда прокатил её вниз по извивающейся серпантином дороге, а солнце и ветер с моря били им в лицо, и облако пыли вилось за ними.

Потом она исчезла. На протяжении всего детства отец регулярно брал её с собой в море. Однажды в октябре они вышли из гавани довольно рано. К обеду поднялся сильный ветер, и, когда Кристофер из своего окошка наконец-то увидел маленькую моторную лодку, ветер уже превратился в шторм и, словно огромная холодная коса, нёсся по поверхности моря, срывая гребни волн и волоча их по воде белыми полосами пены. Где-то в этом ревущем шторме одна косая волна накрыла лодку с кормы и забрала отца Сони с собой. Тогда девочка привязала себя верёвкой к рулю и повела лодку через шторм к берегу. Вход в гавань Вадена узкий, и жители города стояли в полной растерянности, глядя, как девочка в маленькой лодке приближается к свирепо улыбающемуся своими каменными зубами волнорезу, скрытому белой слюной от бушующего моря. Среди них не было ни одного человека, который бы не рискнул своей жизнью ради попавшего в беду ребёнка, если бы в этом был толк, но шторм уже усилился настолько, что ничто не могло помочь, и они сжали зубы, сдерживая плач, с горькой ненавистью глядя на море и думая, что вот это они запомнят, что придёт когда-нибудь день, когда даже природа не сможет отнять у них ребёнка.