Алая графиня - Джинн Калогридис

— Мадонна Дея, — произнес писец тихо и крайне серьезно.

— Я не знаю вашего имени, сударь, — ответила я.

— Лука, — ответил он, учтиво кланяясь. — Лука да Сиена. — Слова его были вежливы, но вот тон суров и недружелюбен. — Прошу прощения, что не вспомнил вас сразу, мадонна. Ваше лицо показалось мне очень знакомым, а потом я сообразил, что видел вас в доме ее светлости. Не знаю, помните ли вы меня.

— Да, — ответила я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Мой тон был не более дружелюбен, чем его, однако я понимала, что не должна вызвать никаких подозрений.

Я была так озабочена судьбой братьев Медичи, что из головы совершенно вылетела тайная переписка Джироламо. Вплоть до этого момента я лишь подозревала писца, но сейчас вспомнила свою молитву.

«Приди, — умоляла я тогда ангела. — Если это он убил Маттео, дай мне доказательства».

Именно после молитвы я нашла секретное письмо Джироламо, где он высказывал намерение убить Лоренцо.

Я вспомнила последнее Рождество и тайный приезд Медичи в Милан. Если верить Катерине, он прибыл, чтобы поговорить с герцогом Галеаццо Сфорца об Имоле, городе, который теперь принадлежал Джироламо Риарио, капитану папской армии.

Лоренцо сильно противился тому, чтобы Папе Сиксту досталась власть над этим местом. Город находился слишком близко к Тоскане. Став владельцем Имолы, Джироламо создавал опасный прецедент. Сикст уже и без того держал под контролем Папскую область, если же в его руках сосредоточится еще больше власти, это нарушит равновесие внутри Италии и приведет к новым войнам.

До недавнего времени Имола находилась под властью Милана, однако Сикст настаивал, чтобы его будущий родственник Галеаццо отдал город Катерине — значит, Джироламо и самому Папе — в качестве свадебного подарка. Однако Лоренцо сумел склонить герцога на свою сторону, и тот собирался отказать понтифику.

Но через две недели Галеаццо был убит в соборе Санто-Стефано, и мой Маттео тоже был мертв.

Пока все эти мысли галопом проносились у меня в голове, Лука наклонился ко мне и произнес едва слышно:

— Вы снова побывали в моем кабинете, хотя я уже предупреждал вас о том, что это неразумно и крайне опасно.

— Я не была в вашем кабинете, — прошептала я.

— Нет, были. Более того, вы забрались в мой письменный стол.

— Сер, ничего подобного не было!

— Ложь вам не к лицу, мадонна Дея, — упрекнул он. — Хотя я восхищен вашей наблюдательностью. Но все дело в ключе от конторки. Если его неправильно подсунуть под ножку, стол качается.

— Мне, сер, нет до этого никакого дела.

— Вот в этом вы совершенно правы. — Он еще на шаг приблизился ко мне, взял за руку, притянул к себе и прошептал прямо в ухо: — К тому же две бумаги были положены в ящик не так, как размещались прежде. Вы ведь прочитали письмо?

Я вырвала руку и заявила:

— Я не знаю, о чем вы говорите!

— Тогда о чем вы беседовали с мальчишкой в саду, почему отдали ему два письма и до смерти напуганы?

Я оттолкнула его, он пошатнулся, но удержался на ногах. Проклиная тяжелые юбки, я подхватила их, намереваясь бежать, но он схватил меня за локоть, на этот раз очень крепко, и развернул лицом к себе. Мы стояли нос к носу, как будто собираясь поцеловаться. Я ощущала на лице теплое дыхание писца, его глаза сузились от напряжения.

— Мне очень не хотелось бы, чтобы с вами случилось то же, что и с вашим мужем, — прошептал он. — А это непременно произойдет, если вы будете действовать в том же духе, мадонна.

В этот миг на лестничной площадке над нами появилась Теодора и воскликнула:

— Вот вы где! Ее светлость ищет вас повсюду.

Как только Теодора взглянула на нас, Лука выпустил мою руку. Я сразу же подобрала юбки и, не оглядываясь на писца, на трясущихся ногах поспешила наверх.

В ту ночь я спала плохо, перебирая все возможные способы спасения от той опасности, какую представлял собой писец Лука. Он ведь уже мог рассказать о случившемся графу Джироламо. Если так, то я обречена. Самое лучшее — встать прямо сейчас, взять на конюшне лошадь и отправиться в долгий путь до Флоренции.

Но если Лука доложил графу о моем вторжении, то к чему эта тайная встреча, зачем он предостерегал меня? Джироламо, как известно, не отличается сдержанностью и добродушием. Если бы он узнал, я уже была бы мертва или лежала бы на дыбе[8]в темнице замка Сант-Анджело.

До рассвета оставался час, а у меня так и не родилось плана бегства или защиты. Я была уверена лишь в том, что больше не буду терпеливо ждать, пока правда о смерти моего брата откроется сама собой.

Я встала в темноте, оделась и осторожно, чтобы не разбудить госпожу, склонилась над ней в поисках кинжала в ножнах, засунутого за матрас в изголовье, рядом с подушкой. Мне повезло. Катерина перекатилась во сне к середине кровати и лежала, раскинувшись, на животе. Я беззвучно вынула кинжал, опустила в карман юбки, откуда его будет легко выхватить, и выскользнула за дверь.

Слуги еще не вставали, и в коридорах было пустынно, факелы не горели. Я воспользовалась темнотой и незамеченной перешла из восточного крыла графини в западное, где находились покои ее мужа. Обеденный зал для слуг располагался в углу, на нижнем этаже. Я затаилась на почтительном расстоянии от дверей, дожидаясь в сером предутреннем тумане, когда могучее римское солнце начнет подниматься и кухарка зазвонит в большой медный колокол, созывая прислугу на завтрак.

Я с тревогой всматривалась во все силуэты, которые двигались в сумеречном свете по гравиевому двору. Мужчины шагали угрюмо, шаркая ногами и глядя в землю, мальчишки бежали к столовой, пересмеиваясь на ходу. Мой маленький гонец еле-еле брел среди самых последних, а когда подошел поближе, я увидела, что один глаз у него заплыл.

Заметив меня, он замер от страха и оглянулся через плечо, словно собираясь удрать обратно в конюшню. Я схватила его за руку раньше, чем он пустился наутек, и завела за угол дворца, где нас скрывал от взглядов других работников большой куст можжевельника.

— Анджело, что стряслось? Что с тобой?

Он отвернул от меня худое лицо, пытаясь сдержать рыдание. Огромная слеза скатилась по его щеке.

— Наверное, мадонна, мне больше нельзя разговаривать с вами.

— Анджело, тебя побили? Прости меня! — Мне стало ужасно стыдно перед ним. — Только скажи, где письма, и я больше никогда к тебе не подойду.

— Старший конюший, — проговорил мальчик, после чего горько заплакал. — Вчера вечером он поймал меня, когда я хотел взять лошадь. Я сказал, что делаю это по просьбе одной придворной дамы графини, но он не слушал и побил меня. — Анджело прерывисто вздохнул и утер рукавом мокрые глаза и нос.