Алая графиня - Джинн Калогридис

Она надула пухлые губы и обиженно, по-детски произнесла:

— Гонец ждет! Делай, как я велела!

Я вздохнула и написала ответ.

Любимый!

Приходи сегодня ко мне во дворец, когда церковные колокола прозвонят к вечерне. Войди через дверь для слуг в восточном крыле. Я устрою так, чтобы ворота были не заперты, и удалю оттуда стражников. Слева от входа начинается мощеная дорожка, которая ведет в глубь двора. Иди по ней, когда увидишь фонтан с нимфой под большим оливковым деревом, остановись и жди. Я тебя найду.

Мое сердце уже принадлежит тебе. Я сгораю от желания дать еще больше.

К.

Прежде чем отправить письмо, я убедила Катерину поговорить с секретарем и выяснить, чем занимается граф этим вечером. Джироламо встречался с важными персонами, предпочитающими сохранять инкогнито, однако секретарь признался, что в их числе будет Франческо Сальвиати, архиепископ Пизы. Это меня обеспокоило, поскольку я знала, что Медичи противились его назначению. Пиза считалась территорией Флоренции, и архиепископами там всегда были Медичи, пока Сикст не поставил на эту должность Сальвиати, своего дальнего родственника, что, как было известно всем, привело Лоренцо в негодование.

Но больше всего меня обеспокоил тот факт, что кардиналы Борджа и делла Ровере собирались прибыть во дворец еще днем, отобедать с Джироламо и его гостями, а затем вместе отправиться в Ватикан, к его святейшеству.

Катерина твердо вознамерилась наслаждаться обществом Жерара, и переубедить ее было невозможно. Остаток дня все мы доводили красоту графини до полного совершенства. Она приняла ванну, ей выщипали ненужные волоски, волосы вымыли и сполоснули дорогим отваром с корицей, серой и шафраном, чтобы добавить золотого сияния, зубы вычистили мрамором, растертым в мелкий порошок, а голубые глаза промыли розовой водой.

Несмотря на общую суматоху, я нашла время поразмыслить о встрече с писцом и его словах.

«Ты видела в звездном небе Повешенного, а твой брат перед смертью был совершенно счастлив. Зачем терзать подобными вопросами меня? Почему бы не обратиться к тому, кто с радостью поведает тебе обо всем?»

Он говорил об ангеле, в этом у меня не было никаких сомнений. Писец узнал в Маттео товарища-мага. Лука тоже шпионил в пользу Медичи. Чем больше я размышляла о том, какой опасности он подвергался, защищая меня, и как рискует и сейчас, полагаясь на мое молчание, тем сильнее раскаивалась в том, что подозревала его.

Однако мне не давала покоя фраза о Ромуле и Волчице. Речь явно шла о Джироламо и Сиксте. Мой Маттео погиб, пытаясь сообщить об их планах Лоренцо. Иначе с чего бы кому-то лишать его жизни?

Пока Катерина принимала ванну, утренние колокола прозвонили к службе. Когда она вышла на балкон, чтобы просушить расчесанные волосы и погрузить руки в миску с молоком, благовест уже звал людей на полуденную молитву. Через три часа ее сияющие локоны уже высохли. Когда солнце село и зазвучал призыв к вечерне, они были заплетены в толстую косу, закрученную на затылке. Длинные золотые локоны, мастерски выпущенные из прически, обрамляли лицо.

Все придворные Катерины были отпущены в церковь, я сама одевала ее в серебристо-голубые шелка. Она потребовала только простое нижнее платье, без верхнего и узкого корсажа, и никаких накладных рукавов, если не считать те, что были у белой нижней рубахи. Чем меньше преград на пути страсти, тем лучше.

Я чувствовала себя настоящей преступницей, когда мы спешно спускались по лестнице. В руке я несла масляную лампу, фитиль которой был прикручен настолько, что пламя едва освещало нам путь. Я держала светильник как можно ближе к земле, чтобы его не увидели с балкона графа Джироламо на другой стороне палаццо. Окна там все еще светились желтым, факелы горели, освещая путь к конюшням — граф и его гости пока не уехали в Ватикан.

Мысленно извиняясь перед Боной, я спешно шагала впереди Катерины в дальнюю часть сада. Когда мы проходили мимо боковых ворот для прислуги, графиня увидела привязанного неподалеку прекрасного арабского коня и что-то взволнованно зашептала. Очевидно, ее любовник был уже на месте. Мы прошли по вымощенной гладким булыжником дорожке, мимо длинной живой изгороди из самшита, розмарина, лаванды и роз, вдоль которой были расставлены статуи римских богов, каменные скамьи и деревья в кадках: лимоны, фиги и оливы.

Наконец мы оказались на площадке, где алебастровая нимфа стояла на коленях, выливая воду из кувшина в морскую раковину. Струя устремлялась в чашу фонтана с такой силой, что в воздухе висела приятная прохладная дымка, слабо поблескивающая в приглушенном свете фонаря Жерара де Монтаня, накрытого промасленной тряпкой.

В нескольких шагах от фонтана находилась длинная каменная скамья, над ней нависала огромная корявая олива, усыпанная незрелыми плодами. Француз вышел из тени под деревом, размашистым жестом сорвал с головы шляпу с перьями и опустился на одно колено.

Он склонил голову, демонстрируя туго завитые светлые локоны, и заговорил, глядя в землю, совсем тихо, с едва заметным галльским акцентом:

— Мадонна Катерина, я недостоин даже взглянуть на вас. Не могу поверить, что сумел завоевать расположение такой красавицы, юной, обворожительной и куда более знатной, чем я. Скажите только слово — и я ваш слуга, полностью в вашем распоряжении.

Катерина, довольная таким проявлением раболепия, улыбнулась, приблизилась к коленопреклоненному французу, забрала у него шляпу и небрежно отбросила в сторону. Затем она взяла его за руки и заставила подняться с земли. Плечи и грудь Жерара были довольно узкими, зато ноги, обтянутые черными рейтузами, оказались мускулистыми, хорошей формы.

— Неужели? — игриво переспросила Катерина. — В таком случае снимите тунику, Жерар. Я хочу посмотреть, как выглядит настоящий мужчина. Возьмите меня на руки.

При этих словах я покраснела и отвернулась. Сжимая лампу в руке, я отошла на полдюжины шагов, оставляя их в относительном уединении на каменной скамье. Я продолжала бы удаляться — несмотря на журчание фонтана, до меня все равно доносились звуки, каких я предпочла бы не слышать, — но тогда меня могли бы увидеть из покоев графини. Несколько минут я беспокойно металась взад-вперед, разглядывая булыжники под ногами и стараясь не слушать шуршание и звуки поцелуев.

— Какое совершенство! — бормотал у меня за спиной Жерар. — Они словно жемчужины! Дайте мне поцеловать их…

Зашуршал шелк, затем послышалось чмоканье. Я закрыла глаза, усилием воли заставляя себя думать о писце Луке и о том, как бы мне извиниться, не подвергая его еще большей опасности. Когда все мысли на эту тему иссякли, я просто старалась не обращать внимания на звуки, разносящиеся в сыром римском воздухе.

— Какой ты сильный, Жерар!..

— Катерина, как долго я этого ждал!..

— Сними, я хочу видеть…

Повисла зловещая тишина, потянулись бесконечные минуты. Я поставила лампу на землю и стояла, переминаясь с ноги на ногу.