Маленькое счастье Клары - Анна Лерн

— Ходят разговоры, что выпив больше положенного, он хвастался тем, что собирается снова жениться, — раздраженно ответил Ливен. — Что за мерзкий человек!

— Как жениться? — я была неприятно удивлена. — А как же положенный год скорби?

— Увы, в нашем обществе не все так справедливо, — граф грустно улыбнулся. — Если вдова должна придерживаться год строгого траура, потом полгода более легкого, после чего наступает период обычного траура и наконец, еще год полутраура, то мужская скорбь по почившей супруге состоит, лишь в том, чтобы несколько недель не появляться в обществе и полгода носить на рукаве черную повязку. А такие, как ван Дильц, вообще не придерживаются каких либо норм.

— Мне бы хотелось поехать к фрау Гертруде, — вдруг сказала Хенни и все взгляды обратились на нее. — Возможно, ей сейчас нужны слова утешения и чья-то поддержка.

— Ты права, — я поддержала кузину, хотя не испытывала нежных чувств к этой по-своему жестокой женщине. — Мы должны поехать.

— По слухам, бедная женщина почернела от горя, — барон отложил столовые приборы и взглянул на Филиппа. — Она совсем перестала выходить из дома.

— Я не позволю женщинам проделать этот путь в одиночестве. Это даже не обсуждается! — Филипп начинал нервничать, я это видела по его двигающимся скулам. — Мне придется поехать с ними.

— Что ж, я тоже не против выразить соболезнования лично, — сказал Ливен и я с благодарностью посмотрела на мужчин, которые готовы были отложить все свои дела, чтобы лично сопровождать нас.

Я проснулась рано утром и поежилась под одеялом, представив, что весь день нужно провести в пути, но не поехать я не могла — это было бы неправильно.

— Моя дражайшая супруга уже проснулась? — в комнату вошел Филипп и по привычке, ставшей уже ритуалом, опустился на кровать рядом со мной. — Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — я по кошачьи потянулась и положила голову ему на колени. — И у меня есть к вам заманчивое предложение.

— Я сгораю от любопытства, — муж погладил меня по голове. — Итак?

— Мне надоели эти условности, — я тяжело вздохнула и подняла на него глаза. — Я хочу спать с вами в одной кровати.

— Дорогая! — смеясь, воскликнул Филипп. — Вы не перестаете удивлять меня!

— Разве я желаю чего-то невозможного? Муж и жена должны спать вместе.

— Мы обязательно обсудим это, как только вернемся домой. Вы не забыли, что сегодня нам предстоит поездка в ваш отчий дом? — граф не убирал руку, и я чувствовала тепло, исходящее от нее.

— Нет, — я вспомнила полную желчи фрау Гертруду, но тут же отогнала от себя этот образ. — Не забыла и готова к встрече с мачехой.

Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее я нервничала. Нет, не из-за антипатии к фрау Гертруде, а из-за боязни окунуться в чужое горе. Оно всегда оставляло тяжелый осадок и потом долго не покидало меня, витая вокруг ароматом поздних хризантем. Не знаю почему, но он всегда напоминал мне о смерти.

Когда Ливен постучал в дверь, я заметила, как сжалась под плащом кузина. Ей тоже было нелегко.

Нам отворили не сразу и сонный слуга, долго щурился, а потом отскочил в сторону.

— Фрай Клара! Ох, простите меня, ваша светлость! Прошу вас входите! Входите же! Хозяйка ведь совсем от горя умом тронулась!

Я не помнила, как его звали, но лицо было знакомым. А вот Хенни обратилась к нему по имени:

— Эдван, что с фрау Гертрудой? Где она?

— Сидит бедняжка в комнате дочери, ни пьет, ни ест, смотрит в стену и плачет, — горячо заговорил слуга, разглядывая нас в слабом свете лампы. — Помрет она, истинно вам говорю! К дочери отправится!

Отобрав у него лампу, мы бросились на второй этаж и уже через минуту стояли перед дверями комнаты Лисбет.

Я постучала и несколько раз произнесла имя фрау Гертруды, но ответом мне была тишина.

Недолго думая, мы вошли в комнату и замерли, увидев мачеху, сидевшую у горящего камина. Даже я в этот момент испытала приступ острой жалости, а Хенни и подавно. Ее сдавленный всхлип прозвучал тоненько и протяжно.

Волосы фрау Гертруды были в беспорядке и длинными прядями свисали на спину, бледное лицо с темными кругами, казалось лицом покойника, а полные щеки обвисли, превратив ее в старуху.

— Матушка, — тихо произнесла я и опустилась рядом с ее коленями. — Вы слышите меня?

Блеклые глаза медленно повернулись в мою сторону и в них на секунду мелькнуло удивление, но тут же погасло.

— Клара… Лисбет умерла… Моя доченька…

— Я знаю, — мне вдруг захотелось плакать. — Я знаю…

Хенни тоже присела возле нее и ласково спросила:

— Фрау Гертруда, когда вы ели в последний раз?

— Не знаю… — она снова уставилась в стену. — Мне не хочется…

Я резко поднялась и, распахнув двери, крикнула:

— Эдван сюда! Немедленно!

Тут же раздался топот, и испуганный слуга предстал передо мной, а за ним поднялись Филипп и Ливен.

— Иди на кухню и скажи, чтобы сварили бульон, да понаваристее! А сейчас пусть принесут чай с медом!

— Сию минуту ваша светлость! — он помчался вниз, чертыхаясь в темноте, а граф с беспокойством спросил:

— Как она?

— Плохо, — я закусила губу, размышляя над этой ситуацией, а потом сказала: — Нам нужно поговорить. Прямо сейчас.

— Да, я слушаю вас, — Филипп хмурился, и я на секунду засомневалась, но это длилось лишь секунду.

— Мы должны забрать фрау Гертруду в «Темный ручей», Она ведь действительно умрет здесь в одиночестве, забытая всеми, — я говорила это горячо, с напором, чувствуя, как в душе растет колючий ком. — Я понимаю, что требую многого, и вы имеете право злиться на меня. Отказать вы тоже имеете право, но…

— Успокойтесь, ваша светлость, — муж сжал мои плечи и легонько встряхнул. — Я бы никогда не оставил в беде беспомощную женщину. Вы можете рассчитывать на меня и мою поддержку.

Отбросив все условности, и не обращая внимания на барона, я бросилась на грудь Филиппа и заплакала, проклиная свои разбушевавшиеся гормоны.

— Ну все, все… Хватит милая, — ласковые руки мужа сжали меня в объятиях. — Иначе я просолюсь не хуже знаменитой сельди нашей Гуды.

Я улыбнулась сквозь слезы и в который раз почувствовала себя до безобразия счастливой.

С трудом, но нам с кузиной удалось покормить несчастную женщину. Мачеха открывала рот, глотала ложку за ложкой, но ее разум пребывал в темнице своего горя и она, будто механическая кукла делала все, что ей говорили.

Утро пришло с жутким осознанием, во что превратился и до этого обветшавший дом. Без контроля хозяйки, слуги забросили все свои дела, и пыль с паутиной захватывали все большее пространство, превращая уютное жилище в склеп.