Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции - Владимир Лучанинов

«Только что пробил колокол. Было шесть часов прелестного тропического утра на Атлантическом океане». Так начинается всеми любимый с детства рассказ Станюковича «Максимка», где повествуется о том, как в «вековечном старике океане» русские моряки военного корабля «Забияка» нашли и спасли маленького арапчонка (то бишь негритенка). И вот, на вопрос капитанского вестового Сойкина: «Да и что с ним делать? Вовсе даже дикие люди», – был ответ старого моряка Захарыча: «Дикие не дикие, а все Божья тварь. Пожалеть надо!»

Вспомнил я эти слова через много лет, когда мне как-то рассказал архиепископ Верейский Евгений (Решетников) об одном случае, который произошел с митрополитом Питиримом (Нечаевым).

Митрополит Питирим был весьма авторитетным архиереем, побывал во многих странах мира, часто возглавлял церковные делегации. Как-то довелось ему быть в одной африканской стране. Африка – это территория Александрийской Церкви православной, где живут – в это трудно поверить! – шесть миллионов православных африканцев. Есть и свои епископы, священники, православные верующие, даже в таких странах, как Конго, Зимбабве, Танзания и другие.

Местный священник, радуясь приезду высокого гостя, пригласил митрополита Питирима в свой приход. Отказать нельзя, и после долгого пути в глубине джунглей открылась полянка, где стоял местный православный храм, и перед глазами местных православных арапов (то бишь африканцев) предстали их священник Николай (бывший Бонтумело Таонго, или, возможно, Чуквуемека Симба) и русский митрополит с огромной и белой как снег бородой.

Ужас и удивление отразились на лицах туземцев, впервые в жизни увидевших белого человека. «Люди, – обратился к испуганным братьям священник-африканец, – не бойтесь! Вы не смотрите, что он весь белый, у него внутри душа такая же черная, как и у нас у всех!» «Уф-ф», – вздохнули арапы свободно. Небось, кто-то из них и подумал: «Вот, дикий вовсе этот белый человек», – а другой, что постарше, наверное, и заключил: «Дикий не дикий, а все Божья тварь. Пожалеть надо!»

Вона как. Ох, и опасная эта священническая служба, братцы, ох, опасная.

Сначала я думал: где найду героев для этой книги? Кажется, не так сложно найти героев, был бы повод. Но я вспомнил, как проникновенный Евгений Гришковец в совместной композиции с грузинской группой «Мгзавреби» замечательно подметил: «Человека невозможно найти, человека можно только встретить».

Когда встречи оказываются подлинными, общение меняет нас: мы уже не остаемся прежними – мы узнаем себя в ближнем, обогащаемся, находим ответы, а главное, расширяем свое сердце, помещая в него нового человека. Разумеется, я говорю не просто об увлечении или симпатии. Скорее, об осознании того, что человек тебе дорог, а значит, получив от него драгоценность подлинного общения, ты с радостью готов отдать ему нечто ценное от себя. Любая подлинная встреча – всегда начало настоящей дружбы. Грузия обрела для меня плоть и кровь в людях, которых я встретил здесь. А все мы обрели дружбу и единство через Тело Христово, через Церковь.

Борис Пастернак писал, что со времени пришествия Христа каждая жизнь стала Божьей повестью. Мне кажется, эта замечательная мысль могла бы подытожить эту книгу. Надеюсь, и читатель со мной согласится. Жизнь Церкви раскрывается в ее людях, но еще нечто важное, безусловно, раскрывается и в богослужении, когда все эти люди – «Божьи повести» – собираются вместе, чтобы в единой молитве предстать перед своим Богом.

Вспоминаю всенощное бдение в кафедральном соборе Самеба. «Цминда Самеба» в переводе на русский – «Святая Троица». В соборе помимо основного престола – еще двенадцать. Он построен недавно, в 1995 году, и можно провести параллель с Храмом Христа Спасителя. Но примечательно, что для строительства специально был выбран один из самых прежде неблагополучных районов центра, а сейчас этот район – один из самых спокойных и престижных.

Я, признаться, страдаю от того, что мои сокровенные чувства, облекаясь в слова, неизменно скукоживаются, становятся будто бы чужими. Послы князя Владимира, вернувшись из Софийского собора Царьграда, сказали князю, что не поняли, где они все-таки были – на земле или на небе. Так, в двух словах, только и смогли они выразить нечто свое, сокровенное. Наверное, так лучше.

А я скажу лишь одно: служба в соборе Самеба была до краев наполнена свободой и непринужденностью, без малейшего ущерба для молитвы. А разве не в преодолении земных противоречий всегда просматривается Небо? И еще вспомнилось письмо Клайва Льюиса, где он делится впечатлением о православном богослужении: «Самое же лучшее, что никто, ни в малой степени, не следил друг за другом. Хотел бы я, чтобы мы, англикане, это переняли! У нас есть люди, которым очень мешает, что сосед не крестится или крестится. Лучше бы они вообще не смотрели, тем более – не судили чужого раба»[77]. Наверное, если бы Льюис имел возможность чаще посещать православные приходы, он бы стал искать другие примеры для своих единоверцев. Но если бы он оказался в Самеба, то добавил бы, что прихожане свободны здесь, потому что ощущают себя любимыми детьми в доме любящего Отца.

Одна моя собеседница, вспоминая преподобного Гавриила (Ургебадзе) – святого, которого герои нашей книги хорошо знали, рассказала примечательный случай из его жизни: «Отец Гавриил часто тихо по храму передвигался, и не заметишь, как к тебе приблизится. Стояла я прямо перед иконостасом, вдруг перед моим лицом из-за спины рука возникает. Я даже не обернулась, и так было ясно, что это рука отца Гавриила. Стоя за моей спиной, он стал медленно поднимать руку и задержал ее прямо перед моими глазами. В открытой ладони была записка, в которой детским почерком было написано: „Бог есть любовь“.

Не столь важно, как ты стоишь, важно – умеешь ли ты любить…

Отец Гавриил всеми своими чудачествами будто бы говорил: „Очнись! Не надо так. Очнись!“»

А умею ли я любить? Во время богослужения этот старый, тревожащий вопрос приобрел новое обнадеживающее измерение. Владыка Николай позвал нас с Кириллом в алтарь. Патриаршее богослужение, блеск свечей и облачений, множество епископов, священнослужителей, но такая же непринужденная свобода, как и среди мирян. «Дом Отца Моего». Митрополит подводил и знакомил нас со многими людьми, рассказывая о нашем проекте «Люди Грузинской Церкви». А я ощущал такую радость, что мое согретое благодатью сознание не поспевало фиксировать все происходящее. «На земле или на Небе.» – так вот что почувствовали послы князя Владимира! Вот здесь, в алтаре, те удивительные люди, с которыми я заочно хорошо знаком, благодаря рассказам моих собеседников. А сейчас мы к ним подходим. Митрополит Даниил – ныне убеленный сединами старец, но такой же, как в молодости, открытый и абсолютно простой в общении. Он воспитал целую плеяду миссионеров, пастырей и созидателей, которые сейчас вместе с ним и с нами молятся здесь, в этом соборе. А вот архимандрит Иоаким. Достаточно заговорить с ним, и сразу все, о чем рассказывал Армаз, обретает ясные очертания. Действительно, создается ощущение, что у этого человека столько любви, что он больше не может смиренно ее скрывать, она изливается из его сердца в каждом взгляде, жесте и слове.