Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-1848 - Иван Жиркевич

Поговоривши немного с ними, я расстался, найдя себе партию в вист.

На другой день поутру я поехал к Веселовскому, жившему у Пресненских прудов, рассчитывая провести с ним утро; застал его еще за чаепитием, в халате; встретил он меня с распростертыми объятиями. Вскоре подъехал к нему и Нащокин, приветливо поздоровавшийся со мной, расспросил, когда, зачем и надолго ли пожаловал в Белокаменную. Удовлетворив своему любопытству, он обратился к хозяину:

– Ну, что, Петр Ильич, едем к колдунье?

– Послушайте, Иван Степанович, Нащокин отыскал какую-то ведьму здесь, в Москве, и непременно хочет тащить меня к ней! Пойдемте с нами, посмотрим, что из этого будет.

– Извольте, – сказал я, – но не думаю, чтобы вышло из этого что-нибудь путного.

Веселовский сел в мою карету, а Нащокин, как вожак, пустился вперед на дрожках.

В одном из самых грязных и темных переулков, где-то около Грузин,[344]остановились мы подле небольшого деревянного дома, с мезонином, выкрашенным в дикий цвет, с зелеными ставнями; вышли из экипажей и, через двор поднявшись на маленькое крыльцо, взошли в дом. В первой комнате, довольно нечистой и убранной весьма бедно, увидали беременную женщину, повязанную бумажным платком, а возле нее какого-то мужчину, в очках и в коричневом сюртуке; она гадала что-то на картах каким-то двум личностям, похожим на лакеев. Увидя нас, гадающая женщина встала и пригласила идти далее. Мы вошли в другую комнату, более опрятную и с весьма порядочной мебелью.

– Ну, матушка, – начал Нащокин, – вот я к тебе в другой раз в гости приезжаю. Слава Богу, что застал тебя, а то этакая даль!..

– Милости просим, батюшка, милости просим! Гостям рады, а если лишний раз и проедешься, не взыщи! Кому нужно, тому не должно быть недужно. Что угодно милости вашей?

– А угодно нам, сударыня, чтобы ты нам погадала, всю бы правду порассказала и все наши тайны пооткрывала, – шутя сказал Нащокин.

– Вам, господа, – отвечала ворожея, – как вижу, в этом большой надобности нет, а пожаловали ко мне, чтобы посмеяться над нами, гадальщицами, что же – извольте! Нам не первый раз гадать господам, все оставались довольны. На чем прикажете гадать? На картах или на кофе?

– На чем вернее, на том и лучше, – отвечал наш путеводитель.

Ворожея вышла из комнаты и скоро возвратилась, неся чашку с кофейной гущей. Поставила на стол и зажгла трехкопеечную восковую свечку, два раза капнула в гущу, потушила опять свечу и подала Нащокину чашку с гущей, прося, чтобы он дунул в нее раз, но как можно сильнее. Окончивши всю эту процедуру, она уселась возле него и, глядя пристально в чашку, начала молоть какую-то чепуху, как обыкновенно в подобных случаях русские бабы болтают, гадая на картах. Мы с Веселовским, сидя напротив их, молча слушали и улыбались, не понимая ни слова. Вдруг я заметил, что при одной для меня непонятной фразе Нащокин вздрогнул весь, подался вперед и лицо его приняло тревожное выражение. Охватившее его беспокойство обоими нами было тотчас замечено, и мы с удивлением на него посмотрели; но он, не обращая на нас никакого внимания, весь отдался бессвязной болтовне колдуньи. Окончилось гаданье, ворожея вышла из комнаты, чтобы переменить чашку со свежей гущей. Нащокин обратился к нам по-французски, поняли ли мы, что она ему говорила? На отрицательный наш ответ он продолжал: «Она мне сказала, или, лучше сказать, намекнула, о таких вещах, которые у меня только на душе и о которых никто и помыслу не имеет».

Настала очередь Веселовского; тот во все время, пока продолжалось гаданье, улыбался и повторял: «Какая ахинея», но будучи с ним коротко знаком и зная хорошо почти все обстоятельства его жизни, – правда, многого из того, что наговаривала ему баба, я не понял, – но зато многое уразумел и догадался, и под конец сам Веселовский, не выдержав, вскричал: «Черт, а не баба! Где ты, дьявол, все это видишь!» Когда дошла до меня очередь, я, крайне заинтересованный, подсел к ней и приготовился слушать со вниманием. Не могу теперь вполне припомнить своеобразный тон ее речи, ни порядка изложения, но вот, между прочим, что она мне наговорила:

– Вы женаты (Веселовскому и Нащокину она этого не сказала, несмотря на то, что на вид они были гораздо солиднее меня). У вас жена блондинка, небольшого роста. Зовут ее или Анна, или Александра, или Авдотья, только имя ее начинается с буквы А. Вы женаты или семь лет, или семь месяцев, или семь дней (указывая на чашку), вот число семь.

Я посмотрел в чашку и сказал: «Не вижу».

– И не увидите, – сказала она, – это не по-вашему, а по-нашему! Жена ваша больна. Да, она нездорова. Но не пугайтесь. Болезнь ее не опасная, пройдет со временем. Вы считаете болезнь серьезной, а это просто ничего – один испуг, с которого и началась вся болезнь. (Жена моя, после того как провалилась через лед на Днепре, продолжала харкать кровью.) Видите, она еще не родила, но непременно родит, и у вас будет пять человек детей (сбылось в точности). Вы сюда приехали за каким-то интересом и сомневаетесь, успеете ли в этом (следует вспомнить вчерашний разговор о ремонте). Да! Успеете, непременно успеете! Вот какой-то пакет, какие-то деньги. Да, непременно успеете, не отчаивайтесь! Когда вы уезжали из дому, у вас случилась пропажа (точно). Вы подозревали человека или девку, не знаю, но только какого-то слугу, и оставили это без розыска (верно). Этот слуга при вас куда-то выбыл (точно), но теперь хозяюшка ваша без вас опять приняла этого слугу и приласкала (это оказалось точь-в-точь); этот слуга действительно сделал покражу (я впоследствии этого обстоятельства не поверял, но через год, когда случилась у меня другая кража, и та же самая девушка, будучи поймана с поличным, созналась, что первая кража была ею тоже совершена!). Ну! Какой же вы добрый! Да, какой же вы зато и горячка! С вами нужно быть очень осторожным! Вы по службе далеко пойдете. Вас будет сам государь знать, говорить с вами будет, долго говорить будет. Высоко пойдете, да горячка ваша много вреда вам наделает. Вскорости вы встретитесь с человеком, на которого крепко надеетесь. Да! Этот человек «рыжий» (Ховен) много, много вам зла наделает. После вы все это поправите, но сначала будет вам очень тяжело. Вы в город сюда приехали на тройке серых лошадей (точно), а сегодня вы будете в гостях у одного приятеля вашего. О! Да какой же он чудак! Как он странно говорить! А жизнь-то его, жизнь-то его какая! Все, что было у него, прожил и промотал на женщин! (Кто знал князя Хилкова, тот согласится, что это его живой портрет.) Вы едете по улице – дом направо, желтый, вы подъезжаете направо, а к крыльцу становитесь левым боком… – и т. д., продолжая болтать еще с четверть часа, но самые пустяки, которые я теперь уже совершенно забыл.

Кончивши нашу ворожбу, мы заплатили ей по пять рублей с брата и вышли. Нащокин поехал домой, видимо расстроенный, а Веселовский просил меня подвести его, в моей карете, в Английский клуб. Когда мы ехали по Садовой улице, Веселовский вдруг дернул шнурок, протянутый к кучеру.