Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

Король Кристиан отшатывается от нее. Его рука отрывается от ее ноги, никогда больше не станет он отыскивать путь к тому интимному месту, которое столько лет его мучило. Кирстен уродлива, вероломна, ее тело раздувается от Немецкого ребенка, и он больше не может ее выносить.

Грубо ставит он ее на ноги. Она громко зовет Эмилию, чьи маленькие кулаки ударяют по двери спальни.

— Кирстен, — говорит он, — собирай вещи. Ты уезжаешь. Уезжаешь из Копенгагена, и, клянусь душами моих детей, я никогда не разрешу тебе вернуться!

И она неожиданно умолкает. Остается стоять с глупо раскрытым влажным ртом. Он знает, что считанные секунды она обдумывает, не обратиться ли к нему с мольбами, не стать ли такой, какой она в мгновение ока может стать — нежной, обольстительной, способной с легкостью провести его вокруг пальца и заставить поверить своим словам, — но она решает иначе. Она отворачивается с высоко поднятой головой. Она понимает, что время притворств и игры миновало. Между ними все в прошлом. Ночь царит в их мертвой любви, и ей остается только собрать то немногое, что у нее есть ценного, и уехать.

Король Кристиан будит слуг и спускается с ними на конюшенный двор. Он уже готов поднять кучеров и конюхов с тем, чтобы приказать им готовить две кареты: одну для Кирстен, другую для ее женщин, как вдруг видит большую крытую повозку, которая стоит в углу двора, повозку, какими пользуются торговцы и фермеры для перевозки товаров и полевых рабочих.

— Что это за повозка? — спрашивает он, и ему отвечают, что она принадлежит торговцу рыбой, некоему Герру Скаллингу, который ночью частенько наведывается к горничным. Кристиан мысленно рисует себе этого человека, голого, в компании горничной, который в поисках развлечений является в Росенборг подобно тому, как Граф Отто Людвиг Сальмский нагло заваливался в постель Кирстен, и чувствует, что гнев и отвращение вскипают в нем с новой силой.

Он приказывает реквизировать повозку и впрячь в нее четырех «разномастных кляч». Кирстен будет выслана с позором в повозке, пропахшей рыбой. Так он и увидит ее в последний раз: повозка выезжает со двора, трясется и раскачивается на каменных плитах, и занимающийся день освещает ее отъезд.

Натягивая одежду и пошатываясь, во двор выбредают конюхи. Выводят и поят лошадей, волнение нарастает, в комнатах над конюшней загораются лампы, из верхних окон высовываются головы.

Один из зрителей — Питер Клэр. Он видит, что Король, окруженный слугами с горящими лампами, стоит посредине двора и кричит конюхам, чтобы те впрягали в повозку четырех лошадей «четырех мастей», слышит ярость в голосе Короля и понимает, что происходит что-то непредвиденное, что-то ужасное. Он быстро одевается и выходит во двор как раз в тот момент, когда к оглоблям разбитой колымаги подводят лошадей: гнедую, пегую, каурую и серую. Сбруи гремят и позвякивают, копыта выбивают искры из булыжников.

В свете движущихся ламп огромная фигура Короля отбрасывает широкую тень. Питер Клэр к нему не приближается и о том, что происходит, справляется у какого-то тощего человека.

— Это моя повозка, — говорит тот. — Король конфисковал мою повозку.

— Зачем? — спрашивает Питер Клэр.

Его собеседник невысок ростом, жилист, его лицо изнурено погодой и заботами.

— Для своей жены, — говорит он. — Отправляет ее в моей повозке ко всем чертям.

Пока повозка катится к главному входу дворца, Питер Клэр следует за ней. Он стоит в ее тени, не осмеливаясь подойти к Королю; он понимает, что его слова не повлияют на происходящее, и знает, что раз Кирстен уезжает, то, без сомнения, возьмет Эмилию с собой.

В его голове рождаются мысли о побеге и похищении. Но он знает, что ничего не может сделать. В эту странную ночь все и всё подчинены замыслу Короля, и ничто не помешает его исполнению. Однако он незаметно входит во дворец, приближается к комнатам Кирстен и, слыша, как она кричит на своих женщин, зовет Эмилию по имени.

Но на пороге появляется не Эмилия, а Кирстен. Она вся в черном, и в первом свете дня, проникающем в окна Росенборга, лицо ее призрачно бледно, в руке зажат шелковый кнут, которым она ударяет по стене.

— Лютнист! — визжит она. — Отправляйся к своей Ирландской шлюхе! Эмилия моя, она все, что у меня осталось, и ни один мужчина не заберет ее у меня!

Не обращая внимания на разъяренную женщину, ее оружие и слова, он снова зовет Эмилию, и на какое-то мгновение она появляется с охапкой одежды Кирстен в руках, но она молчит и лишь смотрит на него из полумрака. Тогда Кирстен ударяет его кнутом по руке.

— Уходи! — остервенело кричит она. — Возвращайся в Ирландию, ты никогда больше не увидишь Эмилию!

Чувствуя, что дыхание оставляет его, Питер Клэр отдергивает руку, и когда снова поднимает глаза, Эмилии уже нет.

В начале шестого тем сентябрьским утром повозка торговца рыбой с Кирстен, Эмилией и вещами, которые они успели собрать за отведенное им время, выезжает из ворот Росенборга.

Остальные женщины остались во дворце и сейчас столпились дрожащей стайкой у ворот, глядя, как раскачивающаяся из стороны в сторону повозка ползет по дороге и скрывается из вида. Но и когда она скрылась, они не двигаются с места и растерянно смотрят друг на друга. Недалеко от них Питер Клэр горестно различает занимающийся день.

Но Король не обращает на этих людей никакого внимания и не задерживается. Всем своим существом он вдруг ощущает усталость и изнурение, каких никогда не знал раньше. Он идет прямо в спальню, закрывает окно и, не снимая одежды, засыпает глубоким сном без сновидений.

Мартин Мёллер из долины Исфосса

Нет, водопад не остается вечной ледяной завесой. (В апреле поток оживает, и, минуя зеркальный порог, вместе с покрытой белой пеной водой вниз падает осыпь лета — цветень и пыль, мухи-однодневки и семена. А сейчас на поверхности реки плавают первые осенние листья.) Но шума водопада, кажется, никто не слышит.

Они стоят к северу от него, там, где вырыты могилы для людей, которые прибыли из самых разных мест, для тех, у кого ничего не было, ни бумаг, ни жен, ни каких-нибудь стоящих вещей, для тех, чьи тела нельзя было вернуть туда, откуда они пришли, поскольку, откуда они пришли, никто не знал. До этих несчастных когда-то дошли слухи про то, что на серебряных копях есть работа. Они пришли через снег и лед, и инженеры наняли их. Они погибли во время взрыва, и то, что от них осталось, похоронили в Исфоссе, в той самой скале, что их убила. Гробовщик сколотил деревянные кресты, и их поставили над могилами, для прочности обложив со всех сторон камнями. На крестах написаны имена, под которыми люди знали погибших: Здесь лежит Ханс, который умер в копях Его Величества августа второго дня 1629. Здесь лежит Миккель. Здесь лежит Нильс…

На склоне горы в основном видны женщины; они смотрят на обвалившиеся камни и на чрева туннелей, откуда останки погибших были наконец извлечены на свет Божий. Вокруг них лишь мертвая тишина — тишина ушедших. Это жены и матери мужчин из Нумедала. Неподвижно стоят они в черных одеждах, вспоминая тот день, когда Король прибыл сюда и сказал, что им достанется доля будущих богатств, вспоминая, как завладели их воображением эти мечты, как уговаривали они своих мужей и сыновей бросить работу, которой те занимались, и стать шахтерами.