Астронавты. Пленники Сумитры - Рина Грант

Бой-Баба приподняла руки, шагнула было вперед, но Изабелла свободной рукой схватила Живых под подбородок и ткнула излучателем ему в щеку.

– Ты знаешь, как этим управлять? – проскрежетал динамик.

– Да, – твердо ответила Бой-Баба. – И без нас ты никуда…

– Я знаю, – довольно подтвердил голос. – Вы полетите, куда я вам скажу. Так для всех лучше. На Сумитру лететь опасно.

– Там люди остались! – вякнул Живых из-под излучателя. – Они ж передохнут все, дура ты!

Роботесса ткнула излучателем посильнее.

– Вы ничего не знаете. А я знаю. Поселенцам вы уже не поможете. Этих… – ее взгляд остановился на рассекаемой лучами прожекторов тьме в иллюминаторе, – этих даже мой хозяин боится.

Живых хмыкнул и получил еще один тычок излучателем. Медленно, не сводя глаз с иллюминатора, Бой-Баба шагнула в сторону.

– Ну хорошо. Тогда давай сначала снимемся, этих с хвоста скинем, а потом сядем и все решим, хорошо? – она показала на модуль управления, стараясь говорить как можно убедительнее. – Мне еще в символике надо разобраться, какой знак что означает. На каждом Троянце знаки разные.

Изабелла вроде поверила. Она стояла неподвижно и молчала. Стальная рука с излучателем замерла, уткнувшись в скулу Живых. Красные глазки сфокусировались на рассекаемой лучами машин тьме питомника в иллюминаторе.

– У тебя есть десять минут, – сказала роботесса. – За десять минут они не успеют проникнуть внутрь?

– Смотря как, – ляпнул Живых. – Взрывать-то не будут – на фига им дохлый Троянец? Им он живой нужен…

От этих слов стены вздулись пузырем и снова осели.

– Тише ты! – прикрикнула Бой-Баба. – Напугаешь же.

Но было поздно. Свет в зале замигал, по сводам пробежала волна, цвет сменился на нездорово-зеленый.

Проникающие снаружи звуки усилились, послышались крики, команды. Бой-Баба вгляделась в иллюминатор и ахнула:

– Мамочка, он им открывает!

Глубоко внизу у подножия диска, где колыхалась черная трясина питомника, распахнулся огромный зев, в который въезжала техника, на ходу вскакивали в кабины люди, лучи прожекторов выхватывали в глубине следы от протекторов и гусениц.

Бой-Баба развернулась к роботессе:

– Теперь поняла, что ты натворила? Ты его напугала, и он их впустил! Все, прилетели!

Изабелла стояла неподвижно, осматривая изменившееся помещение. Стены начали сдвигаться, окружать троих, расслаиваясь на ходу, готовясь облепить их живой паутиной.

Свет начал меркнуть. Мысли путались. В них вплеталось постороннее, живое и усыпляющее: пора… пора вам отсюда… все вместе полетим… далеко…

Бой-Баба вытянула руки, пытаясь отодвинуть паутину, но куда там – она приникала к рукам и ногам, обхватывала их, душила, сжимала. В глазах потемнело.

Беги от них, хотела скомандовать она, но мысли залило густой прозрачной слизью, все пошло кругом, и она завертелась, падая в черное ничто.

Орландо и Кира искали его! Это была первая мысль, когда Тимур начал приходить в себя.

Лежать было жестко. Его мутило, в руках и ногах бегали мурашки – хотелось вертеться, дергать ногами, чтобы они прошли – но двигаться не было сил, как будто он превратился в камень.

Может, они и правда превратили его во что-нибудь? Скопировали мозг, закачали в компьютер?

Усилием воли Тимур раскрыл глаза, но ничего не увидел, кроме пятен света. Взгляд отказывался смотреть, фокусироваться. Вот тут ему стало страшно.

Наверное, он сейчас был похож на Ясона в их последнюю встречу. Бледный, дрожащий, плохо соображающий, руки-ноги не слушаются… и к чему врачиха говорила о «совместимости»? А ведь Тимур обещал тогда Ясону помочь… и дяде Илье… но не только не помог, а и сам впутался в такую же передрягу.

Дядя Илья! Тут Тимуру стало совсем худо. Он был здесь, его обманывает этот старикашка… его надо найти и предупредить.

Он рванулся – но только еще больше запутывался в липкой, сонной паутине. Ясон, дядя Илья… помогите, хотел он сказать – и не смог. Неужели это конец? Неужели смерть?

Откуда-то сбоку ему мерещился голос врачихи, низкий и равнодушный. Ну и что, что смерть… все умирают… не ты первый.

Он дергался в этих невидимых тенетах, пока совсем не ослабел. Бесполезно. Никого он теперь не спасет. Накатывала слабость и темнота. Ему хотелось откинуться на подушку, закрыть глаза и плыть навстречу туманному, отсвечивающему озеру… на нем лодка… он сядет в нее, и лодка сама поплывет на ту сторону, откуда не возвращаются.

Где его ждет отец.

Он вздрогнул всем телом. Зрачки невидящих глаз задергались туда-сюда. Перед его темнеющим взором стоял отец – его поросшие щетиной впалые щеки кололись; горели ввалившиеся глаза, огромные длинные руки протянулись и обхватили Тимура, прижали к груди, в которой колотилось вырванное сердце…

И если он умрет сейчас…

Голос отца отдался в мозгу.

Горящие глаза уставились на Тимура, прожгли грудь насквозь.

Я по тебе скучал, – сказал Тимур.

Я тоже, – сказал отец. – Я очень по тебе скучаю.

Он крепко держал, не отпускал.

Мы теперь всегда вместе будем? – спросил Тимур. Он знал, что ему ответит отец. Но тот сказал совсем не то:

Это тебе выбирать.

Как же я могу выбрать? – удивился Тимур. – Я лежу в больнице. Я ничего не могу сделать.

Можешь, – ответил отец. И начал уходить.

Подожди! – крикнул Тимур. И заплакал. – Не уходи!

Я еще вернусь, – сказал отец. – Но не скоро.

А когда?

Тимур побежал за отцом, трава спутывала ноги, туман застилал глаза. Отца уже не было видно.

Вот, возьми, – невидимый ткнул Тимуру что-то в руки. Он посмотрел: потерянная сумочка.

Теперь уходи, – сказал голос отца.

Тимур остановился, прижал сумочку к груди. А что же мне там делать? – подумал он.

И глаза отца уставились на него, горели, улыбались.

Бороться, – ответил отец. – Ты мой сын. Ты Тимур Нагаев. Помни это.

Помни…

Стремительный полет, боль. Темно, холодно, жестко, тесно.

Тимур открыл глаза. Пятна расплылись, потом начали таять, фокусироваться. С трудом он начал различать очертания предметов: шкаф, дверь, стол на колесиках… В темной палате под потолком тускло светился синеватый плафон. Из коридора сквозь круглое окошко в двери падал свет и ложился продолговатым пятном на плиты пола.