Озеро скорби - Эрин Харт

— Я расскажу вам то же, что рассказал и полиции, — сказал Куилл. — Я подозреваю, кто мог угрожать Урсуле. Она рассказала мне, что у нее была короткая — и, по ее мнению, абсолютно неудовлетворительная, — связь с Оуэном Кадоганом прошлым летом. Все давно закончилось, по крайней мере, со стороны Урсулы, но Кадоган, очевидно, не хотел этого признавать.

Так значит, презрение, которое она видела на лице Урсулы, и гнев в глазах Кадогана, были настоящими, подумала Нора. Она была свидетельницей разрыва отношений и всей обычно связанной с этим боли и горечи.

Куилл немного отодвинулся, изучая выражение ее лица.

— Вы находите странным, что Урсула рассказывала мне о своих романах.

— Нет, не обязательно.

— Находите. Это ничего. Она хотела сделать так, чтобы я знал, во что я с ней влезаю. Думала, что если я узнаю о ней худшее, я отстранюсь, но ничего не вышло. Урсула очаровывала меня, поглощала меня. Почему я вам все это рассказываю? — Куилл пристально посмотрел на виски, а потом поднял глаза на Нору. — Она хотела рассказать мне о своих любовниках. А я хотел это услышать, потому что она ощущала необходимость рассказать мне. Несомненно, некоторые люди, может, большинство, подумали бы, что это странно. Я не могу сказать, что это не так. Я не защищаю всего этого и не отрицаю. Это просто факт. Это существует. Думаю, в мире есть и более странные вещи, чем потребность признаться, довериться кому-то. Наверное, это позволяет чувствовать себя чуть менее одиноким.

— Почему вы? Почему она выбрала вас в свои исповедники?

— Я не знаю. Может, потому что я воздерживался от вынесения суждений. Так поступает любовь, не правда ли?

Нора подумала, что у нее, наверное, никогда не было такого своеобразного разговора с абсолютно незнакомым ей человеком. Иногда смерть находит способы прорваться сквозь общественные обычаи и приличия. И в некотором отношении Нору даже возбуждала дерзость Куилла. Его пальцы сцепились вокруг стакана, стоявшего перед ним. Они были длинные и тонкие, почти непропорциональные по отношению к остальному его телу, и Норе казалось, будто она ясно видела сквозь кожу, как к узловатой пясти каждого пальца прилегает основание в виде чаши.

— На самом деле я практически не знала Урсулу, — сказала она. — Я встречала ее всего несколько раз на болоте. Но я нашла ее этим утром, и, наверное, именно это заставляет меня чувствовать, будто мне следовало бы приложить усилие узнать ее лучше.

— Что вы хотите узнать? Интересно, что говорит о человеческой расе то, что мы куда больше заинтересованы в мертвых, чем в живых? Пока она жила, никто не любопытствовал об Урсуле — что за человек она была, что двигало ею, волновало ее, заставляло вставать с постели каждое утро. Теперь, когда она мертва, вы не единственная, кто задает мне тот же вопрос. Я не пытаюсь заставить вас чувствовать плохо, мисс Рейвин, мне просто любопытно. Быть с Урсулой — это было как получать сильный электрический разряд. Вокруг нее все искрилось, никакого просиживания на месте, никакой пассивности. Кому бы хотелось увидеть, как такое погаснет?

Нора думала об Урсуле, она видела, как она провоцировала Оуэна Кадогана, высмеивала Чарли Брейзила, — и задумалась, а не был ли рассудок Десмонда Куилла затуманен его чувствами. Затем она вспомнила кошмарное зрелище, которое увидела несколькими часами ранее, и поняла, что не важно, что бы она ни сделала, Урсула Даунз не заслуживала смерти, которую встретила сегодня.

— Мы встретились лишь несколько месяцев назад, — сказал Куилл. — На открытии выставки в Национальном музее. Мы случайно там столкнулись. Знаю, это кажется нелепым, но иногда испытываешь что-то вроде неожиданного узнавания, и со мной так и было с самого начала. Никаких иллюзий. Никогда прежде я не ощущал такое родство, как с Урсулой. Мир, наверное, видел нас в одном и том же свете, холодными и немного жесткими. Я предпочитаю называть это несентиментальностью. Но Урсуле хватало причин, чтобы не доверять миру. Это обычная реакция на предательство. Подумайте; единственный человек, на которого вы опираетесь, разворачивается и использует вашу же уязвимость против вас, — Он пристально посмотрел на почти пустой стакан виски, вспоминая; выражение лица у него было отстраненное.

— Вряд ли Урсула рассказала кому-то, кроме меня, что сделал с ней ее отчим. Он использовал болезнь ее матери в качестве оправдания и начал приходить в ее комнату, когда закрывал на ночь химчистку. Она была просто ребенком, и ей было некуда бежать, не было безопасного места. Но потом он оставил ее в покое. Она выросла, понимаете — стала молодой женщиной, а не ребенком и больше не вписывалась в рамки его извращенной одержимости. Урсула говорила, что иногда, даже после всего остального, это отвержение все еще казалось ей самой болезненной жестокостью. Вот почему она стала ненавидеть себя за то, что выросла. Можете представить себе такого монстра? Он оставил свою отметину на ней, и это не просто те физические шрамы, что остались навсегда.

Норе ничего больше не оставалось, кроме как слушать. Конечно, она видела лишь крошечные грани Урсулы, а не всю картину. Но что становилось со всей остальной неуловимой и несокращаемой сутью, составлявшей любое человеческое существо, когда человека больше не было? Пристрастное суждение о слишком быстро урезанной жизни казалось ей одной из самых ужасных вещей, к которым приводило убийство. Она все еще не знала, почему Десмонд Куилл рассказывал ей все это. Наверное, он и сам этого не планировал, может, удар был сильнее, чем он осознавал. В конце концов, лишь этим утром он приехал в тот дом и обнаружил, что Урсула Даунз, единственный смысл его будущего, мертва.

— Я полагаю, некоторые смотрели на Урсулу и меня и видели старика, который использует молодую женщину, чтобы обрести иллюзию долгой жизни. Учтите, я не страдаю иллюзиями. Я не молод — мне исполнится шестьдесят семь в октябре — и я прекрасно понимал, что у Урсулы есть определенные потребности, определенные желания, которые, возможно, я не буду способен осуществить. Я бы не встал на ее пути. Она не принадлежала мне; наши взаимоотношения не такие… не были такими собственническими. Но во многом мы необычайно хорошо подходили друг другу. Если бы она только позволила мне позаботиться о ней, то не поехала бы сюда опять. Но она могла быть ужасно своевольна. Порой несносна.

Куилл сделал еще один глоток виски, и Нора задумалась, а сколько же он выпил до того, как она пришла. Он начал передвигать мелочь, лежавшую рядом со стаканом на столе, составляя монеты в треугольники, затем в ряды по три, словно в какой-то замысловатой игре в крестики и нолики. Она наблюдала, как медленно, уверенно и обдуманно передвигаются его изящные пальцы.

— Вы сказали, что жалеете, что ничего не можете сделать, — сказал Куилл. — Может быть, и можете. Вы можете рассказать мне о ее последних днях здесь. — Он схватил руку Норы, она инстинктивно попыталась ее вырвать, но он держал ее крепко. — Мне нужно выяснить, что с ней произошло. Я должен знать. — Мускулы его челюсти напряглись, затем он склонил голову на грудь и отпустил ее. — Простите… Вы знаете, что она спросила меня как раз перед тем, как повесила трубку прошлой ночью? Она спросила, как я думаю, три — счастливое или несчастливое число. Как вы думаете, что она имела в виду?