Клопы - Александр Шарыпов

Л. Стерн

Как уже многие стали обращаться к этой теме (В. Айрапетян «О матерном ругательстве» – М., 1992; Г. Леонтинский «В защиту Елены», его же «О не сущем» – 382 г. до н.э. и т.п.), – мне думается, граждане ареопагиты (я, впрочем, могу обращаться не как должно – в таком случае прошу простить меня), – что в своем неведении достиг уже и я предела, требуемого для такого обращения; ибо не силой ума, по словам Дионисия, приобщаемся мы к тому, что превосходит наше познание и возможности разума, но силой порывов, поэтому ныне я вступаю в сей непуганый заповедник. Я вступаю в него именно как профан, как сознающий всю степень невежества своего человек, и все рассуждения мои обращены к сердцу такого же, как я, человека, которому небезразлична, однако же, судьба русского слова. «Блядь» и «хер»! Древние, корнями своими в глубь веков уходящие ни в чем не повинные слова преследуются, изгоняются из художественной литературы и на глазах гибнут, вынужденные обращаться среди ругательств чуть ли не матерных, – не в этом ли – спрашиваю сам себя вот здесь, ходя взад и вперед, – не в этом ли причина охватившего нас малодушия? Жестокости и бездуховности? Безбожия? Всех бед наших?

«Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, – взгляните. Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, – выслушайте. Если вам померещится, что некая истина невыносима, – вынесите ее».

Г. Честертон

«Затворите двери».

Л. Стерн

Чем вызвано такое наплевательское отношение к «бляди»? Или это слово слишком длинное? Неудобопроизносимое? Неблагозвучное?

«Блядь» неблагозвучна… Откройте словари:

фр. ballade – баллада;

фр. ballet – балет;

фр. baladine – танцовщица;

фр. blanc, нем. blatt – чистый лист;

фр. belles-lettres – художественная литература…

Проникнитесь нежностью:

фр. bluette – искорка;

фр. blonde – светлая;

англ. bland – ласковая;

нем. beliebt – любимая;

англ. beloved – возлюбленная;

болг. възбленуван блян – взлелеянная мечта…

Впервые за всю свою жизнь по возвращении из соседских в родной язык был я охвачен грустью при осознании их утраченного единства. Впервые я согласился, что культура народа определяется отношением к женщине.

Какая, братцы, благодать —

В июльский полдень искупнуться,

С гортанным криком

– Эх, ба-лядь! —

С разбегу в воду бултыхнуться, —

вот единственный найденный мною пример хотя бы нейтрального употребления «бляди». Чаще же встречается такое:

А из-за прилавка, совсем не таяся,

С огромным куском незаконного мяса

Выходит какая-то старая блядь…

Во-первых, блядь не может быть старой.

(И даже если блядь станет старой – тем более следует обращаться к ней ласково: «блядушка» и т.п.)

Но блядь не может быть старой. Как может быть старой вила? Русалка? Воля? В том-то и странность – это мы будем стареть, а девушке, падшей в омут, всегда будет столько лет, сколько было в момент гибели. Как же можно писать такое:

Выходит какая-то старая блядь,

Кусок-то огромный, аж не приподнять…

Блядь не может быть старой и не может перетаскивать тяжести. Как может перетаскивать тяжести облако?

И как мог Д. А. Пригов связать блядь с мясом? Если уж надо красное – мог бы взять кровь (англ. blood, нем. Blut, жена Хас-Булата, различные реки, протекшие в результате падения), – но не лучше ли вообще оставить все это иезуитам? Ясно и так, что русская блядь – это вино и хлеб до пресуществления, это санскр. balaya – девочка, не достигшая зрелости, это Светлана, не помню фамилии (женщина-космонавт), – все то, что связано с невесомостью. Читаем у Хлебникова:

Приятно видеть

Маленькую (санскр. balaya)

пыхтящую (англ. blowing) русалку (фр. blonde),

Приползшую из леса,

Прилежно стирающей

Текстом белого хлеба

Закон всемирного тяготения!

Почему на блядь перекладывают свою тяжесть, досаду, пессимизм? Я еще могу понять, когда так делают гости нашей страны. Когда человек, с ранней юности вместо «Здравствуйте, я ваша тетя» говоривший «Я ваша тетя, прощайте», провозглашает:

С нами, ох ты бля,

Знамя Октября!

Когда выходец из села Гори, в памяти которого ничего хорошего не связано с белизной – ни пороша, ни роща берез (фр. boulaie), ни русые косы, – который бросил в лицо России:

– Я не твой, снеговая уродина! —

любивший к тому же красных – произносит:

Поэт,

как блядь рублевая.

Когда малоросс Брут молча бьет ее до тех пор, пока она не отбрасывает «на обе стороны белые нагие руки».

Но как мог выходец из нечерноземья додуматься до такого:

Все мы с одного ведь корабля,

Только он потонет скоро, бля! – ?

Или всему виной Бодуэн де Куртенэ, в родной Бельгии которого белизна тоже народу не близка была и который поэтому в словаре Даля опустил блядь на одну панель с проституткой?

Блядь – проститутка… Словарь блатного жаргона – и тот объясняет блядь как женщину легкого поведения – ничего более! – причем специально оговаривает: не проститутка.

Да хоть бы и проститутка! И ею осудит нас Господь – речет Нон: «Что бо мните? Колико часов жена та в ложнице своей умедли, мыющися… да паче всех краснейша явиться очесем временных своих рачителей: мы же имуще Жениха безсмертнаго на небесех, на Негоже ангелы зрети желают, не печемся украсити окаянныя души нашея…»

Но как же блядь может быть проституткой? Ведь это беглянка, изменница; само слово «измена» теряет смысл без душевной близости перед этим. Так, как блядь, обидеть (нем. beleidigen) может лишь нем. beliebt, англ. beloved, русск. «лада» – невеста, жена, любовница говорящего.

В Штатах (вот разумное государство) давно поняли, что главная черта проститутки – флоридский загар. Тогда как блядь принципиально бледна, потому что живет ночью. Читаем у Гоголя:

«Мелькала спина и нога, выпуклая, упругая, вся созданная из блеска и трепета… она опрокинулась на спину, и облачные перси ее… просвечивали пред солнцем по краям своей белой, эластически-нежной окружности».

«Как пена, грудь ее бела», – писал Пушкин.

«…И все тело нежнее,

Чище, свежей и блистательней сделалось кости

слоновой», – писал Жуковский.