Клопы - Александр Шарыпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день, выйдя из ванной, я увидел на экране телевизора женщину с черными волосами и фиолетовым макияжем. «Вот те раз», – подумал я, стоя с полотенцем на голове. Потом последовала панорама – дорога, пожарная машина, голые березы возле нее. И тут – у меня даже дыхание замерло – на экране появились солдаты. Настоящие солдаты, в гимнастерках, с лопатами – некоторые просто стояли, некоторые ковырялись в земле. Я подкрутил звук. На экране возник лейтенант.
– …А то, что они делают, совершенно бессмысленно, – говорил он. – Огонь уже ушел вперед. Надо было на километр восточнее копать.
– Что ж вы так поздно приехали? – раздался голос той женщины.
– Дело в том, что номера квадратов на картах у нас и у лесников не совпадают. Всегдашняя неразбериха, надоело уже.
– Эти не там копают, – сказала женщина, – а эти не копают вообще.
Внезапно возник Ярвет, сидящий в бруснике, с травинкой в руке. Камера поехала вбок, появились лежащие люди – и в одном из них я вдруг узнал себя, спящего с открытым ртом.
– Фу ты, черт, – выдохнул я, выключил телевизор и принялся яростно вытирать голову.
До чего все-таки эти журналисты глупые. Нашла лицо – с самым белым подворотничком…
Отбросив полотенце, я взял вчерашнего Лема и открыл на последней странице, которую не успел дочитать.
«Так что же – годы среди мебели и вещей, которых мы вместе касались, в воздухе, еще хранящем ее дыхание? Во имя чего? Во имя надежды на ее возвращение? Надежды не было. Но во мне жило ожидание – последнее, что мне осталось. Какие свершения…»
Тут зазвонил телефон.
– Да! – сердито сказал я. В трубке пробулькали какие-то колокольчики, потом раздался голос.
Тип А:
– Привет!
– А, привет.
– Вот ведь связь-то как работает! А?
– Чего жуешь?
– Лобстеры.
– Чего?
– Такие штуки. Красные с белым.
– А-а.
– А чего ты такой грустный?
– Я грустный? Потому что ты грустная.
– А я грустная, потому что ты грустный.
Я ждал, что будет дальше.
– Чего молчишь? – спросила «она».
– А чего говорить?
– Ты сегодня не в духе?.. Я потом позвоню.
– Я всегда такой.
– Это плохо. Надо радоваться жизни.
– У нас в армии, если видят кого-то радующегося, – ему сразу дают в лоб.
– Причем тут армия?.. Какие вы все-таки злые. Вы злые, я вспомнила, вы там злые все… Не хочу с вами говорить…
Что-то пискнуло, потом пошли короткие гудки.
– Мы обуем вас, – пробормотал я, кладя трубку на рычаг, – мы вас обуем. Мы обуем всю страну.
Это из какой-то давнишней рекламы. Потом хлопнул себя по лбу: тьфу ты, черт! Я опять забыл включить магнитофон.
Процессы разброда и шатаний никогда не исключали интереса к движению как таковому. В. Ленин писал: «Брели розно и шли назад только руководители: само движение продолжало расти и делать громадные шаги вперед».
(«Что делать?»)
Сегодня, когда разброд лежит на грани развала и разложения, в противовес ему со всей актуальностью выдвигается поиск таких методов движения, которые дополняли бы движение в целом движением внутренних частей, т.е. легли бы на грань подвижничества. В связи с этим я намерен рассмотреть вопрос о движении методом пробок и ошибок, требующем, на мой взгляд, наиболее пристального к себе внимания.
Идеи, излагаемые мною, отчасти являются оригинальными, хотя так или иначе они уже содержались в различных публикациях, однако в основном, по-видимому, оставшихся незамеченными.
Рассмотрение я намерен вести языком простой прозы, без привлечения громоздких и утомительных формул. Материал рассчитан в основном на студенток 1 – 4 курсов.
Сведения, содержащиеся в 1-й части, носят ознакомительный характер. Студентки 3-го и 4-го курсов могут пропустить этот раздел.
В части 2 рассматривается история вопроса. Я не мог обойтись там без некоторых специальных терминов и упоминаний редко встречающихся имен, что несколько затрудняет восприятие материала. Студентки 1-го и 2-го курсов могут пропустить этот раздел при первом ознакомлении.
Далее последовательно разбираются существенные стороны рассматриваемого движения:
– в части 3 – специфика собственно движения;
– в части 4 – специфика пробок;
– в части 5 – специфика ошибок.
В заключении я затрагиваю некоторые прикладные вопросы, в частности, о направлении и целях движения по отношению к отдельным понятиям, существенным и необходимым для разных категорий людей (типа счастия, сочувствия, благодати и т.п.).
Я считаю своим долгом выразить признательность тем многим людям, без которых невозможен был бы сам факт моего выступления.
Мои родители и мой старший брат первыми познакомили меня с тем языком, на котором все это будет изложено.
Я не мог бы оформить свои мысли, не кончив курса у В. Л. Краковского, студию которого я старательно посещал вплоть до ее печально известного удушения.
Мой постоянный редактор Анатолий Гаврилов немало способствовал тому, чтобы снять с моих рассуждений неизбежный налет провинциализма. В содержательных беседах во время совместных доставок телеграмм и при чаепитиях на кухне в перерывах между ходками он щедро делился со мной сведениями о состоянии движения у нас в центре и за рубежом.
Мой ближневосточный респондент и друг Лео существенно помог мне советами. Многие слабые места рассуждений были буквально выжжены огнем его язвительных гримас.
Мисс Анжела Сидорова, представитель агентства «Два двенадцать» в Северной Америке, тщательно проверила все разделы. С ее помощью были существенно прояснены некоторые идеи, иногда и мне самому представлявшиеся весьма туманными.
Внимание, оказываемое мне со стороны Александра Михайлова, не давало упасть духом и вселяло надежду на то, что непроходняк не останется втуне. Руководимый им журнал «СОЛО» – это, несомненно, историческая элита российского и всего мирового печатного дела.
Мое министерство, мой департамент и мое бюро позаботились о том, чтобы хлеб не переводился на моем столе, пока я работал над рукописью. Особенно я хотел бы поблагодарить в этой связи кассира А.3. Солдатову.
В числе тех, кто оказывал мне поддержку в те или иные моменты, я хотел бы поблагодарить А. Добрынина, О. Дубровскую, В. Забабашкина, А. Филинова, Д. Кантова, А. Битова, В. Пучкова, Ю. Рычкова, А. Белых и Б. Черных.