Клопы - Александр Шарыпов

Но, может, воспользоваться другими органами?

Что говорит народ?

«У высших существ, таких, как ангелы и бесплотные духи, – все это делается, с позволения ваших милостей, как мне говорят, посредством интуиции: – низшие же существа, … – умозаключают посредством своих носов».

Л. Стерн

Не вызывает сомнений одно: девальвация значения «бляди» со временем. Даже на блатном жаргоне – еще в 1927 году, согласно словарю ОГПУ, это слово означало «агент», а до революции (словарь, как помнится, Трахтенберга) и вовсе значило «сторублевый кредитный билет» – т.е. «беленькая».

Русскую литературу вообще полагалось бы вести с Аввакума Петрова, и уж во всяком случае, отдать ему предпочтение перед Маяковским при ознакомлении со словом «блядь» на школьной скамье.

«Вот что много разсуждать: ни латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры Господь, но любви с прочими добродетелями хощет, того ради и я не брегу о красноречии и не уничижаю языка своего русскаго…» – написавший так может пользоваться полным доверием всякого, кто хоть сколько-нибудь понимает толк в жизненных порывах.

Откроем «Житие протопопа Аввакума» (XVII в.):

«Наипаче же попы и бабы, коих унимал от блудни, вопят: «Убить вора, блядина сына, да и тело собакам в ров кинем!»;

«Его же любит Бог, того и наказует… Аще же ли без наказания приобщаетеся ему, то выблядки, а не сыновья есте», – из этих отрывков видно, что блядь, говоря современным языком, – это мать-одиночка, защищаемая государством. О продажности ее ничего не говорится, наоборот – можно предполагать, что она отрицательно относится к блуду.

Вчитавшись же в отрывок:

«Трижды воспевающе, со ангелы славим Бога, а не четырежды по римской бляди», —

увидим, что «блядь» имела второе значение – ересь.

В словаре древнерусского языка X – XIII веков у слова «блѦдь» даже не два, а одно значение – «обман, вздор», и только у слова «блѦдство», да и то на втором месте, – «распутство».

Когда Козма Пресвитер писал, что богомилы о Богородице «блядоут, их же речи и горъдости нельзя писати в книгы сиа» (Х в.), то он, конечно, имел в виду «вздор городят».

Обратите внимание, граждане ареопагиты, на центральный гласный в древнерусском слове: Ѧ – это юс малый, обозначавший [д] переднего ряда, потомок носового [ẽ]. Носовые утрачены во всех славянских языках, кроме польского. Польское «błąd», стало быть, ближе к праславянскому варианту этого слова, существовавшему в V – VI в.; как и следовало ожидать, оно имеет еще более мягкий смысл: «заблуждение, промах».

Уже к промаху я отношусь хорошо (см. об этом мой труд «О движении методом пробок и ошибок») – но все-таки что касается «бляди», то я хочу докопаться до самых древних корней. Разумеется, мы вступаем на путь смутных догадок – ибо речь идет об углублении в дописьменную эпоху. Но не зря, мне кажется, мы обратились к носу: исконный смысл бляди, чувствую, связан с центральным [ẽ].

«Когда у кого-нибудь нет носу,

Он покупает воску.

Когда у народа нет души,

Он идет к соседнему».

В. Хлебников

Гегель сказал, что искусство начинается с удивления. Но, если взглянуть на этот вопрос трезво, – нельзя не понять, что искусство начинается с боли. Рассматривая же речеобразующий механизм, найдем, что рот есть нормально замкнутый клапан, в то время как нос нормально разомкнут. Поэтому, когда оставляет его Бог и бросает на землю, первые звуки, которые издает человек, бывают подобны скулению беспомощного щенка или хныканию ребенка, когда он просыпается утром и жалеет о невозвратности того, что он только что увидел. A noise like a small dog whimpering – назвал Шервуд Андерсон эту стадию творчества. Потом только у него открывается рот – и появляются звуки, выражающие вместе с сознанием о невозвратности желание, т.е. к носовым добавляются [ẽ], [г] – гласные нижнего подъема, при сильном желании и в динамике неизбежно йотированные: [jẽ], [jг]. Следы этого времени сохранились в англ. yearn – томиться, тосковать, стремиться; нем. jammern – причитать, хныкать. Затем только, когда ангел – или иное подобное – показывается ему, выражает он возгласом удивление (нем. ja! – да! yah – внезапный; фр. yeux – глаза; русск. ё! – возможно, того же происхождения англ. young; нем. jung; русск. юн – что лишний раз доказывает, что блядь не может быть старой). Затем добавилось [b] – не важно, была ли причиной тому, как считает чистая филология, тенденция прикрытости начального слога для достижения возрастающей звучности или же человек, исторгая звук удивления, забывал открыть рот, и воздух сам натыкался на губы, – а может, он хватал воздух ртом, пытаясь объять необъятное, – но ясно, что результатом было [bjẽ!], [bjг!].

Носовые гласные [г],[ẽ] впоследствии перешли в сочетания –an, –en. Таким образом, линия прямого родства слова «блядь» восходит к французскому bien – «добро, благо».

Собственно, мы могли бы и не прибегать к помощи филологии, а сразу воспользоваться словами Дионисия: «Все сущее исходит из Прекрасного-и-Благого… и все, что бы ни существовало или рождалось – рождается и существует благодаря Прекрасному-и-Благому. В этом-то Божественное вожделение наиболее и проявляет себя бесконечным и безначальным, как бы вечно вращающимся по кругу: чрез Благо, из Блага, в Благе и к Благу… поскольку Благо, будучи благим по существу, уже просто в силу того, что оно есть, распростирает благость свою на все сущее».

«…В таком случае, – сказал дядя Тоби в простоте сердца, – поведение не может быть объяснено не чем иным, как только стыдливостью. Моя невестка, по всей вероятности, – продолжал он, – не хочет, чтобы мужчина находился возле ее…

Я не скажу, закончил ли на этом свою фразу дядя Тоби или нет, – в его интересах предположить, что закончил, – так как, я думаю, он не мог бы прибавить ни одного слова, которое ее бы улучшило».

Л. Стерн

Злоключения бляди начинаются, когда человек, теряя по пути носовые, бежит рассказывать (баяти) о том, что он увидел.

Первым на этом пути стоит остров Буян. Не знаю, как у кого, а у нас, у космического поколения, океан – это прежде всего Солярис, а Буян – конец фильма Тарковского, где Наташа Бондарчук ценой своей гибели делает благо: а) Сарториусу (осквернитель праха); б) Снауту (англ. snout – рыло); в) Кельвину (абсолютный нуль).

Буян – это уже не совсем bien. Здесь уже возникают сомнения. Какое-то оно чересчур спокойное – не соответствующее ситуации, – а после обеда вообще может быть принято за отрыжку и вызвать подозрения, что Боян пьян. Ведь у Лема ничего подобного не было.

Затем к [b] добавилось [l].

Возможно, это тот самый l-epentheticum, который чисто филологически возникал на месте j в [bj] в результате воздействия и ассимиляции, как в [bjudo] – «блюдо», – в этом, однако, я сомневаюсь. Мне кажется, потребовалась целая революция в мозгу, чтобы к произнесению слов был привлечен орган, служивший до того для лакания и толкания во рту пищи. Возможно, воздух сам случайным образом встретил язык – скорее всего, при произнесении [bjẽ], [bjг] во время зализывания раны.