Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени - Алексей Смирнов

Комиссары были правы: следовало позаботиться об удержании уже завоеванного, забыв о московском троне. Выборгский спектакль также не мог продолжаться бесконечно, не рискуя перерасти в фарс, в котором Карлу Филиппу отводилась главная комическая роль.

12 января 1614 года юный герцог дал прощальную аудиенцию новгородским посланцам. Он объявил, что отказывается от своих прав на Россию вообще и Новгород в частности, передавая их своему брату, шведскому королю. «Предавших» Карла Филиппа ждало возмездие Густава Адольфа, но те, кто захотят соединиться со Швецией, могут рассчитывать на его помощь против московитов. Переговоры продолжит Генрик Горн уже в Новгороде. После окончания приема герцог угостил своих несостоявшихся подданных вином.

16 января принц со свитой пустился в долгий путь домой, в Нючепинг. Вереница саней и кибиток тащилась в снегах через всю Финляндию вокруг Ботнического залива. Новгородских посланцев задержали в Выборге в качестве заложников, их отпустили в Новгород лишь в августе 1614 года.

Первого марта 1614 года Карл Филипп встретился с Густавом Адольфом в Средней Швеции. Младший брат возвращался из Финляндии ни с чем, старший направлялся туда, чтобы лично разрубить узел шведско-русских отношений. Против этой поездки возражали все — и королева-мать, и канцлер, и государственный совет, — опасаясь, что молодого темпераментного монарха погнала в дорогу страсть к военным приключениям. Но Густав Адольф заявил на новогоднем риксдаге 1614 года в Эребру, что думает только о мире. Если бы он «хотел утолить свою жажду войны», у него было много возможностей сделать это раньше. Когда он того хотел, молодой человек умел быть убедительным: сословия дали свое согласие на опасное путешествие. Но находиться рядом с войной и не поучаствовать в схватке было не в характере шведского короля. Он говорил о мире, но при этом твердо знал: самый короткий путь к нему лежит через войну. Встреча братьев была символична. Швеция отбрасывала оливковую ветвь, полагаясь отныне в своей русской политике главным образом на меч.

Хотя Карл Филипп так и не стал русским царем, Россия не оставила его в покое даже после смерти. Герцог скончался в 1622 году во время эпидемии в шведском военном лагере под Ригой. При отпевании несколько месяцев спустя, состоявшемся в церкви города Стрэнгнэс, пастор Ларс Улофссон Валлиус произнес знаменательную речь. Вероятно желая утешить несостоявшегося властителя Московии в последний раз, он произнес проповедь о царящих в России беззаконии и варварских порядках. «Следует помнить, как ужасно обстоят дела в России. Стоит русским властителям захотеть чьего-либо имущества, как этого человека по навету бросают в тюрьму, бьют там и мучают до тех пор, пока он не согласится добровольно расстаться со своим богатством и этим купить себе жизнь», — гремел под сводами церкви голос разоблачителя русских нравов.

Душа Карла Филиппа, должно быть, благосклонно внимала этим словам заботливого проповедника.

Едва отгремели на Москве пиры по случаю коронации Михаила и бояре вытерли о драгоценные бархатные скатерти руки, испачканные жиром нежной ряпушки из Плещеева озера что под Переславлем — ее подавали в заключение застолья в честь признания многовековой верности Переславля Москве, как Посольский приказ стал собирать первое после Смуты заграничное посольство к римскому императору Матфею. С этого единственного, как считали в Москве, равного по достоинству русскому царю властителя Москва собиралась начать восстановление прерванных Смутой связей с Европой. Посланцы Михаила должны были добиться признания его римским цесарем в качестве единственного законного правителя России и искать пути посредничества в установлении мира с Польшей и Швецией.

Дьяки отсчитывали связки сибирских соболей по сорок шкурок в каждой — на взятки императорским вельможам и чиновникам, — а назначенные в посольство дворянин Степан Михайлович Ушаков и дьяк Семый Заборовский брали под запись дорогие казенные одежды — от платьев с кружевами и бархатных колпаков, унизанных драгоценными камнями до поясов, расшитых серебром и золотом, в которых они должны были представлять царя Михаила Федоровича при цесарском дворе. Все, чего недоставало по бедности в Посольском приказе, вплоть до перстней и дорогих ожерелий, Ушаков и Заборовский собирали, как водится, по друзьям и знакомым: иностранцы должны были видеть, что Московское государство снова богато и царские слуги ни в чем не нуждаются. Впрочем, дьяки понимали, что пустить пыль в глаза Европе на этот раз не удастся — дары императору получились не в пример прошлым временам скромные, даже пришлось писать объяснение: поляки в Кремле все сокровища разграбили, поэтому пусть цесарь не думает, что великий князь решил его унизить столь жалкими подношениями.

Послам предписывалось не мешкая отправиться в Вологду, а оттуда в Архангельск, чтобы уже в июне отплыть на одном из купеческих судов в Любек, а далее сухим путем добираться до цесарских владений — искать императора, там где он будет.

В подробной инструкции излагалась вся история Смуты в благоприятной для царя Михаила интерпретации. Говорилось также о «неправдах» польского и шведского королей, Сигизмунда и Карла IX, сыновья которых якобы были один за другим избраны на московский престол.

Польского королевича Владислава московские люди, как гласила реляция, отвергли из-за обмана Сигизмунда, который захватил Смоленск, пленил посланное к нему русское посольство и отказался крестить сына в греческую веру, как обещал. Шведы были также виноваты перед русскими. Царь Василий Шуйский сполна расплатился за их военную помощь, но шведы коварно предали союзников во время сражения под Клушином, а затем Якоб Делагарди «искрадом за крестным целованием взял» Новгород. Впрочем, германскому императору не следовало придавать значение этому военному успеху. Царь послал на Новгород рать, которая побила шведов. «Ныне, чаем, Свейские люди из Новагорода и из пригородков от Государевых людей выбежали», — должны были заявить послы.

В Германии слышали, что ополчение избрало в Ярославле на русский престол шведского принца. Ко двору императора в Прагу был послан из Ярославля в июне 1612 года переводчик Еремей Еремеев Вестерман. Он вез грамоту от князя Пожарского с просьбой о денежной помощи и призывом умиротворить польского короля Сигизмунда. В письме сообщалось, что государя на Руси пока нет, этот вопрос решат после установления мира, но гонец от себя рассказал, что ополчение в Ярославле уже остановилось на кандидатуре шведского принца.

Ушакову и Заборовскому предписывалось этот факт попросту отрицать, не пытаясь, как в случае с Владиславом, отделаться полуправдой: «А будет Цесаревы думные люди учнут говорити: сказывал им переводчик Еремей Еремеев, который прислан из Ярославля, что обрали были Московского Государства бояре и воеводы и всякие люди на Московское государство Королевича Свейского Карла Филипа, и Новгородский митрополит Исидор и боярин и воевода князь Иван Одоевский и записми и крестным целованием с Яковом о том укрепились, что взяти на Московское Государство Карлусова сына Карла Филипа, — и Степану и дьяку Семому говорити: „то переводчик Еремей говорил не ведая, или затеял собою напрасно; нам про то подлинно ведомо: ни в мысли нашей всех того не было, что было обрати Карлова сына, видели мы, всякого зла много от Полского Королевича, о том у нас у всех Росийского Государства людей крепкий совет и утверженье и крест меж себя целовали на том, что ни из которого Государства, никого не из Российских Государств никоторого Государского сына не Греческие веры на Государство не обирати; а будет какие записи Яков Пунтусов велел митрополиту и князю Ивану Одоевскому написати и руки приложити в неволе, силно под саблею, того нам не ведомо“».