Дороги хаджа - Самид Агаев

Али взглянул на Егорку и поднялся с места. Егорка последовал его примеру.

– Сидите, что вы вскочили с мест, – старик взял их за руки и усилием усадил, и сам сел рядом.

– Спасибо, Расул, мы никогда не забудем вашей доброты. Но выйти из города, это самой легкое, что мы могли бы сделать. В плену у крестоносцев находится сестра моего друга. А без нее мы не можем оставить этот город. Чтобы не подвергать опасности ваш дом, мы уйдем с наступлением темноты, и вечно будем молить Аллаха, чтобы он ниспослал вам здоровья и благоденствия, и долгих лет жизни. Вы и так сделали много для нас.

Расул нахмурился, затем потер переносицу, разглаживая морщины:

– Говори мне ты, – бросил он, – так я чувствую себя моложе. Что же касается остального…, опасность, конечно, есть. Рано или поздно, они ко мне могут постучаться, раз они вас ищут. У моего жилища есть охранная грамота. Однако если уж очень упорствовать против их желания войти, они не посмотрят ни на что. В квартале за мечетью Омара находятся дома мусульман. Вы можете скрываться во всех домах поочередно.

– Нет, Расул. Это не для нас. Нам нужно проникнуть в их среду. Затесаться в толпе. Оттого, что мы будем отсиживаться в домах мусульман, дело не сделается, и сестру мы не вытащим. Мы должны покинуть ваш дом. Нам только надо изменить внешний вид, поменять одежду, мы поселимся в гостинице, а дальше будет видно… Иншаллах, – добавил Али.

– Ну, положим, твой товарищ может и не менять внешний облик, – сказал, обращаясь к Али, Расул, – но тебе ничего не поможет, даже, если ты перекрасишь волосы в желтый цвет. Твой нос, глаза, а, главное, взгляд всегда выдаст тюрка.

– Я буду закрывать лицо, – неуверенно сказал Али. Об этой стороне вопроса он как-то не подумал.

– Я могу раздобыть плащ крестоносцев, – продолжал Расул, – твой приятель наденет его и сойдет за эту братию. Ты, же, хафиз, можешь притвориться его оруженосцем.

– С моей внешностью?

– У короля Фридриха есть войско, состоящее из сицилийских мусульман. Это ничего. Когда они берут наших в плен, некоторых оставляют себе служить. Если, конечно, это не уронит твоего достоинства изображать слугу.

– Не уронит, – спокойно ответил Али. – Но у нас ничего не выйдет. Мой друг не знает франкского языка.

Этот факт не смутил Расула.

– Ну и что, он может изображать немого рыцаря.

– Может, – согласился Али, – но я тоже не знаю франкского языка.

Расул развел руками и стал скрести бороду. Егорка кашлянул.

– Что, друг мой, говори, не стесняйся, – ободрил его Али.

– Я изъясняюсь на греческом. Среди крестоносцев не все же франки.

– Не все, – сказал Расул, когда Али перевел ему слова друга, – но франки не очень ладят с греками.

– И те, и другие – христиане, – заметил Али.

– Верно, правда эти католики, а те православные. Но это полбеды. Беда в том, что после взятия франками Константинополя, они уже не друзья. Не враги, но и не друзья. То есть, общение возможно, но война за общее дело – этого нет. Но грека они не убьют, если он появится здесь.

– Надеюсь, что до этого не дойдет.

– Я мог бы изобразить грека-путешественника, – сказал Егор.

– Что здесь делать путешественнику во время войны.

– Торговца, – не унимался Егорка.

– Здесь вся торговля в руках венецианцев, – возразил Расул.

– Как с вами тяжело разговаривать, – заметил Егор, – ну, хорошо, я могу быть бродячим философом, а ты моим учеником.

– Возможно, но это будет привлекать внимание, а мы стремимся избежать его. Ну, спрашивается, какого рожна философ забыл на войне?

– Философы избегают войн, они их наблюдают со стороны, а потом рассуждают о них. Аристотель некоторое время сопровождал Александра Македонского в его походе. Правда, полководец его потом отослал на родину.

– Ну, вот видишь.

Егорка вздохнул.

– Я раздобуду вам монашеские рясы, – сказал Расул, – натяните на головы клобуки. Ни одна собака вас не признает.

– Это единственный выход, – согласился Али.

– Они любят всякие обеты принимать. Скажете, что вы приняли обет молчания.

– Как скажем, если мы обет молчания приняли?

– Я думаю, что никто не спросит. Монахов редко о чем спрашивают. Что взять с убогих. Согласны?

– У нас все равно нет другого выбора.

Расул вышел из комнаты и через некоторое время вернулся с кипой одежды в руках. Это были монашеские одеяния.

– Как быстро ваши слова претворяются в дело, – заметил Али.

Расул довольно кивнул и протянул горсть деревянных бус:

– Это четки, они ходят с четками.

– У Фомы не было четок.

– Фома – православный, а вы католики.

Прощаясь, старик дал им адрес, по которому они могли снять комнату. – Я не знаю, как его теперь зовут, наверное, он сменил имя. Но ему можно доверять, потому что он еврей. Тайный естественно, поскольку явных крестоносцы вырезали вместе с мусульманами. Просто спросите хозяина, и скажете, что вы от меня. Если я что-то узнаю о вашей сестре, я буду знать, где вас найти. Идите, да хранить вас Аллах!

Убедившись, что за домом никто не наблюдает, Расул выпустил их со двора.

На площади, на которую выходил фасад дома, было многолюдно, и мало кто обратил внимания на двух монахов, вышедших из дверей дома. Они сразу же стали частью пейзажа, состоящего из паломников, монахов, крестоносцев и прочего люда, населявшего Иерусалим. Оказавшись вне стен дома, где они вынуждены были скрываться в течение суток, Егорка сказал:

– Насколько все-таки приятнее, если при данных обстоятельствах уместно употребить это слово, оказаться лицом к лицу с опасностью, нежели прятаться от нее в чужом доме.

– Разделяю твои чувства, – ответил Али, – но должен тебе напомнить, что мы дали обет молчания, поэтому говори тише. Нас могут услышать.

Егорка кивнул, соглашаясь, и тихо сказал:

– Надо выпить. Отметить встречу. У старика, как-то неудобно было заговаривать об этом.

– Прежде найдем еврея, – ответил Али.

И они отправились на поиски нужного дома. Через некоторое время, Али вполголоса заметил:

– Удивительно, Иерусалим – еврейский город. А единственный еврей, живущий в нем, вынужден скрываться, чтобы сохранить жизнь. Смерть одного человека обернулась для них тысячелетним проклятием.

– Ты кого имеешь в виду?

– Иисуса Христа.

– Давай не будем о нем говорить, – попросил Егорка, – Я этим сыт по горло. Фома меня два месяца донимал. Все пытался меня в свою веру обратить.