Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков

литературы Николай Накоряков вспоминал: «Как всегда, он говорил очень трудно, или, вернее, затрудненно, но с глубокой искренностью, с желанием задеть самые глубокие внутренние струны писателей, их духовного мира, чтобы этим объединить усилия в создании совершенно новой организации, не просто союза, объединения писателей, а именно какого-то глубокого содружества писателей в направлении общей усиленной деятельности по созданию писательского единого организма, направленного к единой цели…»

Многих писателей продолжал волновать вопрос, который прямо задала Лидия Сейфуллина: не превратит ли новая организация писателя из творца в послушного исполнителя партийной воли? Сталин ответил: «Мы организовали вас не для того, чтобы вами командовать, а чтобы вы сами собой командовали… сами себя контролировали, сами себе намечали пути и ответственно выполняли…» Какую именно самостоятельность приобрели писатели в новом союзе, хорошо известно. Очень встревожило Горького и предложение Мехлиса – провести «чистку» писательских рядов, освободиться от враждебных элементов. А.М. резко возразил, что право писателей самим решать, кого принимать в союз, самим воспитывать, самим же и увольнять.

В перерыве произошел инцидент, оказавший на всех присутствующих довольно тяжелое, мрачное впечатление. Писатели разбились на группы, беседовали, пили вино, закусывали бутербродами. К одной из групп, где были А.М., Владимир Бахметьев, Александр Безыменский, Федор Гладков и Николай Бухарин, подошел с бокалом в руке Сталин. Глядя прямо в глаза Николая Ивановича, он вдруг жестко спросил: «Ну, и скоро ли ты нас предашь?» Все замерли, Бухарин растерянно начал оправдываться, что подозревать его в чем-то нет никаких оснований. Сталин чокнулся бокалом со всеми, кроме Бухарина, пригрозил ему: «Ну смотри, это может плохо кончиться».

По одной из версий, это была месть Сталина за бестактную выходку Бухарина во время совещания писателей в первой половине 1932 года здесь же, на Малой Никитской. Об этом оставил воспоминания литературовед Корнелий Зелинский: «Выпили. Фадеев и другие писатели обратились к Сталину с просьбой рассказать что-нибудь из своих воспоминаний о Ленине. Подвыпивший Бухарин, сидевший рядом со Сталиным, неожиданно взял его за нос и сказал: “Ну соври им что-нибудь про Ленина”. Сталин был оскорблен. Горький явно растерялся. Сталин сказал: “Ты, Николай, лучше расскажи Алексею Максимовичу, что ты на меня наговорил, будто я хотел отравить Ленина”. И Сталин сам рассказал о том, как больной В.И. обратился к нему с просьбой дать ему яд, чтобы облегчить предсмертные страдания».

Как мог решиться Бухарин на такую бестактность? Возможно, он плохо переносил алкоголь, возможно, это была чисто импульсивная выходка – ведь позволил же он себе, опоздав на это совещание, по-мальчишески перепрыгнуть через забор. В порыве дружеских чувств он больно хватал А.М. за горло…

Мне кажется, Сталиным вряд ли двигало чувство мести за этот бестактный поступок. Скорее он намеренно предупредил Николая Ивановича – прилюдно и в присутствии Горького, который Бухарина постоянно защищал. Ведь к этому времени арестованные члены «Бухаринской школы» бывший главный редактор «Комсомольской правды» Александр Слепков и недавний член редколлегии «Правды» Дмитрий Марецкий дали показания о том, что были знакомы с программой «Союза марксистов-ленинцев», с антисталинским обращением Мартемьяна Рютина «ко всем членам ВКП(б)». К тому же по некоторым признакам автором «Рютинской платформы» мог быть и сам Бухарин. Тем не менее Сталин позволил А.М. выдвинуть кандидатуру Бухарина в докладчики на I съезде советских писателей.

А.М., выступая против групповщины и администрирования в руководстве Союзом писателей, предложил свой состав правления в противоположность «линии Юдина – Мехлиса». 2 августа 1934 года он написал Сталину:

Идеология этой линии неизвестна мне, а практика сводится к организации группы, которая хочет командовать Союзом писателей. Группа эта – имея «волю к власти», и опираясь на центральный орган партии, конечно, способна командовать, но, по моему мнению, не имеет право на действительное и необходимое идеологическое руководство литературой, не имеет вследствие слабой интеллектуальной силы этой группы, а также вследствие ее крайней малограмотности в отношении к прошлому и настоящему литературы…

Лично для меня Панферов, Молчанов и другие этой группы являются проводниками в среду литераторов и в литературу – мужика, со всем его индивидуалистическим «единоличным» багажом. Литература для них – «отхожий промысел» и трамплин для прыжков на высокие позиции… Вишневский, Либединский, Чумандрин не могут быть руководителями внепартийных писателей, более грамотных, чем эти трое. Комфракция в Оргкоме не имеет авторитета среди писателей, перед которыми открыто развернута борьба группочек.

И я должен сказать, что у нас группочки создаются фактом мещанства: у некоторых ответственных т[оварищей] есть литераторы, которым «вельможи» особенно покровительствуют, которых особенно и неосторожно похваливают. И около каждого из таких подчеркнутых симпатий «начальства» литераторов организуется группочка еще менее талантливых, чем он, но организуется не как вокруг «учителя», а – по мотивам бытовым, узколичным: «Имярек» в свою очередь тоже, играя роль мецената, проводит в издательства недозрелые плоды «творчества» юных окуней, щурят и прочих рыбок из разряда хищных. «Имярек» хлопочет о пайке и квартире для своего поклонника, которого он именует «учеником», но работе не учит и не может учить, ибо – сам невежда.

Нужно заметить, как точно описал А.М. скорое вырождение союза, где бесталанные, но идейно выдержанные писатели, поддержанные партийными чиновниками от литературы, получали бы все блага – их печатали, награждали премиями, наделяли квартирами и дачами, тогда как талантливые, но свободно мыслящие оставались на положении изгоев. А.М. продолжает:

Знаю, что Вам будут представлены списки людей, которые рекомендуются в Правление и Президиум Союза писателей. Не знаю – кто они, но догадываюсь.

Лично мне кажется, что наиболее крепко возглавили бы Союз лица, названные в списке прилагаемом. Но если даже будет принят предлагаемый состав Правления Союза писателей, – я убедительно прошу освободить меня от Председательства в Союзе по причине слабости здоровья и крайней загруженности лит[ературной] работой. Председательствовать я не умею, еще менее способен разбираться в иезуитских хитростях политики группочек. Я гораздо полезнее буду как работник литературы. У меня скопилось множество тем, над коими я не имею времени работать.

Список, прилагаемый к этому письму, не обнаружен, но в Архиве А.М. Горького хранится список Президиума и Секретариата правления Союза советских писателей в составе: Лев Каменев, Иван Луппол, Роберт Эйдеман (председатель Центрального совета Осоавиахима), Иван Микитенко, Всеволод Иванов, Бруно-Ясенский, Николай Тихонов, Валерий Межлаук (председатель Госплана и заместитель главы правительства)…

Просьбу А.М. освободить его от председательства не удовлетворили, и в конце августа 1934 года он обращается в ЦК ВКП(б):

Писатели, которые не умеют или не желают учиться, но привыкли играть роли администраторов и стремятся укрепить за собою командующие посты – остались в незначительном меньшинстве. Они – партийцы, но их выступления на Съезде были идеологически тусклы и обнаружили их профессиональную малограмотность. Эта