Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков

радиолу, и в самый неожиданный момент куст вдруг взорвался бравурным маршем. Физически очень сильный, он на спор поднимал в воздух самых упитанных гостей, вертел над головой полные ведра так, что не проливалось ни капли. По утрам любил разводить на даче в Жуковке костер, бросал в него зеленые ветки и, раздевшись до пояса, буквально купался в дыму – считал, что это очень полезно.

Его тоже арестовали, но после 1953 года выпустили и он вернулся. Владимир Федорович помог Надежде Алексеевне и получить повышенную пенсию, и организовать музей-квартиру Горького на Малой Никитской, вел все переговоры с Союзом писателей. Устраивал поездки на машине на юг, на море. Наверное, своим веселым характером он напоминал бабушке Максима. Она очень полюбила Ве-Фе, так мы, дети, его называли. Но его бесконечные увлечения женщинами доставляли ей много горя. В конце концов он ушел, и Надежда Алексеевна снова осталась одна.

Большую часть года она жила на даче в Жуковке, в совминовском поселке. Никаких собственных дач, якобы подаренных ей Ягодой или Сталиным, не было. На казенной даче № 71 зимой 1971 года, после ежедневной прогулки по территории поселка, Надежда Алексеевна встретила свой последний день земной жизни.

Горький и Сталин

Знакомство Горького со Сталиным произошло на V Лондонском съезде РСДРП в 1907 году. Писателя тогда часто видели в кругу кавказских большевиков – Михаила Цхакая, Степана Шаумяна, Иосифа Сталина и других. «Мы ведь земляки, – шутил А.М., – моя литературная жизнь начиналась на Кавказе». Возможно, они встречались в то время, когда оба сотрудничали в большевистской газете «Наш путь», но дружеские отношения не сложились – в то время Горький был близок к антиленинской группе Александра Богданова.

В октябре 1917 года Сталин в газете «Рабочий путь» резко выступил против горьковских публикаций в «Новой жизни»: «Русская революция низвергла не мало авторитетов. Ее мощь выражается, между прочим, в том, что она не склонялась перед “громкими именами”, она их брала на службу либо отбрасывала их в небытие, если они не хотели учиться у нее. Их, этих громких имен, отвергнутых потом революцией – целая вереница: Плеханов, Кропоткин, Брешковская, Засулич и вообще все те старые революционеры, которые только тем и замечательны, что они старые. Мы боимся, что Горького “смертельно” потянуло к ним, в архив. Что ж, вольному – воля!.. Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов».

И хотя Горький не обращал большого внимания на личные выпады, такой грубый окрик он, несомненно, запомнил. Однако в 1927 году, когда А.М. решил отправиться в СССР с «ознакомительной» целью, былой конфликт был забыт. 1927 год – год десятилетнего юбилея Октября, Сталин еще не обладал всей полнотой власти. Оппозиция, не согласная с его политикой построения социализма, набирала силу. Даже в политбюро при решении некоторых вопросов перевес на стороне группы Бухарина, Рыкова, Томского. Имя Горького помогло бы укрепить не только международный авторитет СССР, но и нормализовать обстановку внутри страны. Сталин, несомненно, был очень заинтересован в его возвращении, но ему нужен был Горький, поддерживающий его политику, а зная непредсказуемость А.М., он не вполне доверял ему.

Журналист Иван Гронский вспоминал, что Сталин в его присутствии размышлял вслух: «Что такое Алексей Максимович? После поражения революции 1905–1907 годов – “Каприйская школа”: Богданов, Базаров, Луначарский, Шулятиков и прочие – враги большевизма. Колеблется. Перед февральской революцией, когда уже ясно, что монархический строй трещит, он предлагает издать газету “Луч” – правее социал-демократов, левее кадетов. Что это за позиция? Конституционная монархия или буржуазная республика вроде французской. Между февралем и октябрем – против большевиков. “Новая жизнь” – борьба против Ленина. Поехал за границу – выпускает там журнал “Беседа” – антисоветский журнал. Теперь связь с вождями оппозиционных группировок: Бухариным, Каменевым, Радеком…»

Тем не менее, как в свое время Ленин, Сталин рассматривал А.М. как «политический капитал», грамотно управляя которым можно использовать его в своих политических целях.

Оппозиция, в свою очередь, также старалась перетянуть А.М. на свою сторону, тем более что контакты с ним во время пребывания за границей их лидеры не теряли. Еще в 1923 году Зиновьев писал Горькому: «Вы считаете, что после заболевания В[ладимира] И[льи]ча у Вас нет больше друзей среди нас. Это совсем не так, Алексей Максимович», – а Бухарин делает приписку: «Все стоит на прочных рельсах, уверяю Вас, на гораздо более прочных, чем в гнилой Центральной Европе. Центр жизни (а не хныканья) – у нас. Сами увидите! Насколько было бы лучше, если бы Вы не торчали среди говенников, а приезжали бы к нам».

Возобновились отношения и с Львом Каменевым, прерванные в августе 1921 года, после разгрома Комитета помощи голодающим. В 1923 году А.М. передает Каменеву – в то время Лев Борисович руководил Институтом В.И. Ленина – сохранившиеся у него письма Владимира Ильича. В 1927 году Каменев – полпред СССР в Италии – часто посещает Горького в Сорренто и один, и с женой помогает по просьбе Горького оформить визы советским писателям.

Алексей Рыков приезжал в Германию, в санаторий, где лечился А.М. Ему же писатель адресовал письма, пытаясь спасти от расстрела арестованных членов партии эсеров.

Вероятно, А.М. знал о планах оппозиции сместить Сталина, знал о выступлениях Виссариона Ломинадзе, Тимофея Сапронова, Владимира Смирнова, Сергея Сырцова и других, знал о «школе» Бухарина и о «платформе» Рютина.

В сентябре–октябре 1927 года Каменев в письмах А.М. касался политики Сталина: «Дело, затеянное Стариком 10 лет назад, не могло развиваться идиллически. Сопротивление “воблы” должно было сказаться не только извне, но и изнутри. Оно не может не развиваться во внутренних противоречиях, борьбе и пр. Если врет все дело в целом, то надо удивляться, сколь “ладно” и “складно” оно идет. Несмотря на все ожесточение спорящих, борьба удерживалась до сих пор, и, полагаю, что будет и впредь удерживаться необозримый промежуток времени – в формах терпимых». А в 1928 году в частном разговоре Каменев более определенно заявил: «Кризис зреет, и когда он дойдет до известного предела, мы об этом скажем».

Сразу же по приезде на родину А.М. оказался в самом центре бурных политических событий. В квартире Екатерины Павловны в Машковом переулке, где остановился А.М., побывали практически все руководящие деятели партии. В 1928–1929 годах А.М. еще только присматривался к Сталину. Как вспоминала Надежда Алексеевна: «Горький изучал Сталина, был насторожен, но любить не любил. Как он иногда восхищался другими людьми – Чеховым, Лениным, – этого в отношении Сталина не было. Тут, можно сказать, скорее было почтение. Он интересовался Сталиным как человеком».

При встречах многие чиновники из сталинского окружения убеждали А.М., что только Сталин сможет управлять государством в такой сложной обстановке, только он сможет вести корабль правильным курсом.

Сталин действительно импонировал А.М. как сильный волевой руководитель, способный охватить все многообразные стороны