Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис

Лишь в свете двух вышеприведенных документов может быть понятна радость следующего письма к А. И. Иловайскому, написанного 6 июля все из того же Ейска:

Но радоваться было рано. Уже в письме А. И. Иловайскому от 9 июля в приписке есть весьма многозначительная фраза, обрывающаяся многоточием:

Суворову пришло сообщение, что успех И. Ф. Лешкевича был эфемерным: около 15 тысяч казанов Едичкульской орды отказались присягать.

В такой обстановке Суворов считает самым правильным скорее реализовать мысль Потемкина: переселить ногайцев на их старинные места кочевий XVII в., в Приволжскую и Уральскую степи, то есть за Волгу. Он писал уже об этом своему покровителю в мае, когда предлагал положиться в этом на Джан-Мамбет-мурзу и наградить его, в случае удачного исполнения, титулом бея[489]. Наш герой считает это и правильным, и важным, и настолько теперь же необходимым, что в письме от 16 июля все тому же А. И. Иловайскому мягко отклоняет его предложение организовать экспедицию за Кубань против «немирных» тамошних племен, тревожащих набегами казачьи станицы»[490]. Нужно все силы использовать для другого:

Далее он пишет, что надо до конца года переселить одну часть едичкульцев, находящихся за Копылом, а другую с Тамани. И уверенности в «крепкости» присяги их у него немного[492]. Ближайшие события показали, насколько был герой наш прав, и они же заставили его организовать экспедицию за Кубань. Но пока что будущее было и для него «тайной непроницаемой».

Между тем в этот же самый день, 16 июля, Потемкин писал Екатерине II из Крыма:

Письмо, как видно, было доставлено в Царское Село стремительно, ибо уже 28 июля государыня подписывает рескрипт, извещающий генерал-поручика и кавалера А. В. Суворова о том, что он награждается орденом Св. равноапостольного князя Владимира 1-й степени[494]. Хотя и учрежденный всего за год до этого ею, орден этот в своем первом классе почитался одной из высших наград Российской империи. Девиз его – «Польза, честь и слава» – как нельзя более подходил для оценки государственной деятельности нашего героя в приведении к «подданству российскому кубанских народов». Суворов же, еще не зная о высокой награде, ушел с головой в предстоящее переселение ногайских поколений и 27 июля просит А. И. Иловайского не мешать им готовиться к трудному и дальнему походу:

Казалось бы, все хорошо и можно надеяться, что так будет и далее.

Прошла неделя, и ногайские орды двинулись в путь. Скрипели тысячи повозок, перевозивших юрты, огромные табуны лошадей, неисчислимые гурты скота тонули в облаках поднятой пыли. Это было подлинное переселение народа, точнее, его исход: ногаи покидали родные степи, навсегда прощались с берегами полноводной Кубани, быстро текущего Бейсуга, своенравного Челбаса. Все они шли к Ее, чтобы, переправившись через нее, повернуть на восток и идти. Идти далеко-далеко на восход солнца в земли, о которых слышали они в преданиях старцев, но сегодня для них совершенно чуждые. Сердца их сжимались оттого, что поворачивались они спиной к могилам предков и покидали их навсегда. Тоска в их сердцах начинала сменяться обидой. Ею и решил воспользоваться самый влиятельный из джамбулуцких вождей – Тав-султан, давний недруг русских. Суворов был бдителен: заговорщик был разоблачен и содержался теперь под крепким караулом. Но подлинный размах заговора был и для нашего героя «непроницаем», ибо восточные люди умеют хранить тайну. 30 июля джамбулуцкие предводители подняли восстание: они перебили русские отряды сторожевого охранения, лишь донские казаки с боем пробились сквозь толпы восставшего народа.

Восстание переросло в междоусобную брань, ибо не все ногайцы отреклись от присяги. В эти дни родич пошел на родича, брат на брата, рубились жестоко, со всем пламенем неистового татарского сердца. Так, в эти два кровавых дня был тяжело ранен в шею верный русским джамбулуцкий вождь Муса-бей, зато Тав-султан бежал из-под караула и ушел за Кубань. Все орды стали поворачивать на юг, прорываясь через Ею и стремясь за черту Кубани, вырезая или сметая со своего пути русские посты. Лишь 31 июня все тот же подполковник И. Ф. Лешкевич с корволантом[496] в 1000 человек сумел отбить атаку крупных сил ногайцев. Это был перелом в ходе кровавых событий: Суворов, останавливая стремление бурного человеческого потока, направил на возмутившихся степняков донские полки и пехоту во главе с полковником Бутырского пехотного полка П. С. Телегиным. 1 августа в урочище Уран-Улгасы рота бутырцев во главе с капитаном Н. И. Скуратовым засела в редуте, защищая брод через реку. Силы атакующих ногайцев во главе с канакаем-мурзой составили от 7000 до 10 000 человек, но, к счастью, у русских были пушки, и они продержались до подхода частей Телегина и Лешкевича: бутырцы и владимирские драгуны одержали полную победу, довершенную донскими казаками. Последних пришлось унимать: никогда не желавший проливать излишнюю кровь человеческую, Суворов 4 августа писал с берега Кагальника А. И. Иловайскому: