Дерево растет в Бруклине - Бетти Смит

Когда Джонни решил, что Тилли успокоилась, он поставил ее на землю и пошел в хижину, где раньше принимал эликсир, который то ли слепляет, то ли разлепляет глаза. Там он купил три камбалы за четверть доллара. Вышел с рыбой, завернутой в газету. Сказал детям, что обещал маме привезти свежей рыбы.

– Главное, что я привезу рыбу из Канарси. А уж кто ее поймал – не имеет значения. Главное, что мы ездили на рыбалку и вернулись с рыбой, – объяснил он детям.

Дети сообразили – папа хочет, чтобы мама думала, что рыбу поймал он. Папа не просит их врать. Он только просит не очень вдаваться в подробности. Дети все поняли.

Они вошли в один из тех трамваев, где две длинные скамьи укреплены друг против друга. Странную они представляли компанию.

Впереди Джонни в жестких от соли брюках и дырявой майке, в котелке и с торчащими усами. За ним малышка Тилли, утонувшая в просоленном смокинге, из-под которого капает вода, оставляя омерзительную дорожку на полу. Фрэнси и Нили замыкали шествие. Лица у них были красные, как кирпич. Они держались очень прямо, чтобы не вырвало.

Люди заходили в вагон, садились напротив и с интересом посматривали на них. Джонни сидел выпрямившись, положив рыбу на колени, и старался не думать о дырявой майке, выставленной на всеобщее обозрение. Он смотрел поверх голов пассажиров и делал вид, что читает рекламу.

Люди все заходили и заходили, в вагоне стало тесно, но никто так и не сел на скамейку рядом с ними. Вдруг одна рыбина выскользнула из размокшей газеты, и шлепнулась на пол, и лежала там, покрытая слизью, в пыли. Тут уж малышка Тилли не выдержала. Она посмотрела в рыбьи стеклянные глаза, ничего не сказала, но ее стошнило прямо на смокинг Джонни. Фрэнси и Нили, словно ждали сигнала, последовали ее примеру. Джонни сидел с двумя рыбинами на коленях, одна лежала у его ног, и внимательно читал рекламу. Он не знал, как поступить.

Когда ужасная поездка закончилась, Джонни отвел Тилли домой. Он отдавал себе отчет, что должен объясниться с ее матерью. Но женщина не дала ему рот открыть. Увидев перепачканную дочь, с которой стекала вода, она заголосила. Она сорвала с нее смокинг, швырнула его Джонни в лицо и назвала его Джеком Потрошителем. Джонни не раз пытался открыть рот, но она его не слушала. Малышка Тилли молчала. Наконец Джонни вставил словечко:

– Мадам, думаю, что ваша дочка потеряла дар речи.

Тут с ее матерью приключилась истерика.

– Это ты во всем виноват, ты! – кричала она Джонни.

– Может, вы попросите ее что-нибудь сказать?

Мать схватила дочь на руки, стала ее трясти.

– Говори! – кричала она. – Скажи что-нибудь!

И малышка Тилли вдруг открыла рот, радостно улыбнулась и сказала:

– Пасибо!

Кэти как следует отругала Джонни и сказала ему, что он совсем не умеет обращаться с детьми. Детей, которые получили сильные ожоги, бросало то в жар, то в холод. При виде единственного костюма Джонни, который был безнадежно испорчен, Кэти чуть не расплакалась. Чтобы его почистить, отпарить и отгладить, придется заплатить целый доллар, да и то прежний вид ему уже не вернешь. Что касается рыбин, то оказалось, что они находятся в различной стадии гниения, и их выбросили в мусорное ведро.

Дети отправились в постель. Между приступами лихорадки, которые перемежались рвотой, они прятали головы под подушки и беззвучно смеялись так, что кровать тряслась, вспоминая, как папа свалился в воду.

Джонни полночи просидел на кухне у окна, пытаясь понять, отчего все сложилось так ужасно. Он спел много песен о том, как корабли уходят в море, отдают швартовы и бросают якоря. Он не понимал, почему в жизни все вышло не так, как поется в песнях. Детям полагалось вернуться счастливыми, с пробужденной на всю жизнь любовью к морю, а ему – с богатым уловом. Почему, ну почему все обернулось не так, как в песнях? Откуда эти кровавые волдыри на ладонях, испорченный костюм, солнечные ожоги, тухлая рыба и рвота? Почему мать малышки Тилли не поняла его замысла и не оценила результата? Он ничего не понимал – вообще ничего не понимал.

Песни о море сыграли с ним злую шутку.

30

«Теперь я женщина», – написала Фрэнси в своем дневнике тем летом, когда ей исполнилось тринадцать лет. Она посмотрела на эту фразу и задумчиво почесала комариный укус на ноге. Перевела взгляд на свои ноги – по-прежнему тощие как палки. Она зачеркнула написанное предложение и написала: «Скоро я буду женщиной». Посмотрела на свою грудь, плоскую как доска, и вырвала страницу из дневника. Стала писать с чистого листа.

«Нетерпимость – это причина всех войн, погромов, казней, линчеваний, – писала она, изо всех сил нажимая ручкой. – Нетерпимость делает людей жестокими к детям и друг к другу. Она почти всегда виновата в злобе, насилии, терроре, в том, что доброта и душевность покидают наш мир».

Фрэнси прочитала написанное вслух. Слова звучали так, словно их вынули из консервной банки. Вся свежесть улетучилась. Фрэнси закрыла тетрадь и убрала ее в ящик.

* * *

Та летняя суббота отмечена в ее дневнике как самый счастливый день в жизни. Фрэнси впервые увидела свое имя напечатанным. Школа в конце года выпустила журнал с лучшими сочинениями, написанными на уроках литературы школьниками из каждой параллели. Сочинение Фрэнси, которое называлось «Зимняя пора», было выбрано как лучшее от седьмых классов. Журнал стоил десять центов, и Фрэнси пришлось дожидаться субботы, чтобы купить его после сдачи утиля. Накануне школа закрылась на летние каникулы, и Фрэнси переживала, что журнала ей не видать. Но мистер Йенсон сказал, что будет работать в субботу и выдаст ей журнал, если она занесет десять центов.

И вот в субботу днем Фрэнси стояла возле своего дома с журналом в руках, открытым на странице с ее сочинением. Она надеялась, что кто-то из прохожих поинтересуется, что она читает.

За обедом она показала журнал маме, но мама торопилась обратно на работу, и у нее не было времени читать. По крайней мере, раз пять за время обеда Фрэнси упомянула, что ее сочинение напечатали. Наконец мама сказала:

– Да, да. Понимаю. К этому все идет. Тебя будут печатать, и ты к этому привыкнешь. А сейчас не бери в голову. Лучше подумай о посуде, не забудь ее помыть.

Папа сидел в офисе профсоюза. Она расскажет ему о журнале только в воскресенье, Фрэнси не сомневалась, что он обрадуется. И вот она стояла на улице, держала в руках свою славу. Она не могла расстаться с журналом даже на минуту. Время от времени она поглядывала на свое имя, набранное печатными буквами, и ликование от раза к разу не становилось меньше.

Фрэнси увидела, как из другого подъезда выходит девушка по имени Джоанна. Джоанна вышла погулять с ребенком, он сидел в коляске. У домохозяек, которые остановились посудачить по дороге в магазин или из магазина, вырвался вздох возмущения при виде Джоанны. Знаете, она ведь не замужем. Эта девушка сбилась с дорожки. И ребенок у нее незаконнорожденный – «ублюдок», такое слово употребляли у них в Уильямсбурге, и эти честные женщины были убеждены, что Джоанна не имеет права вести себя как порядочная да еще и гулять с ребенком, вывозить его на свет божий. Они считали, что его надо спрятать подальше от людских глаз.