Дерево растет в Бруклине - Бетти Смит

Фрэнси крепко-крепко сжала крошечную ручку куклы. Пальцы свело судорогой, и ей показалось, что кукла ответила на пожатие. Фрэнси почти уверилась в том, что кукла живая.

Маме Фрэнси сказала, что куклу выиграла в лотерею. Правду рассказать не отважилась. Мама терпеть не могла все, что попахивало благотворительностью, и, узнай она правду, выкинула бы куклу. Нили не выдал сестру. Теперь у Фрэнси появилась кукла, и очередная ложь легла камнем на душу. В тот день она сочинила историю про девочку, которой так сильно хотелось куклу, что она согласилась обречь свою бессмертную душу на вечные скитания в Чистилище, лишь бы только заполучить ее. Рассказ получился хороший, но, перечитав его, Фрэнси подумала: «Эта девочка в рассказе удалась, однако мне от этого ничуть не легче».

Фрэнси подумала о том, что в следующую субботу покается на исповеди. И не важно, какое наказание назначит святой отец, она увеличит его втрое. Но это тоже не помогло ей.

И тогда она вспомнила еще об одном средстве! Может, ей удастся превратить ложь в правду! Она знала, что, когда дети католиков принимают первое причастие, им дают еще одно имя в честь какого-либо святого. Какой простой выход! Во время конфирмации она возьмет имя Мария или Мэри.

Вечером, после чтения страницы из Библии и страницы из Шекспира, Фрэнси посоветовалась с мамой.

– Мама, когда я буду принимать первое причастие, можно мне взять второе имя Мэри?

– Нет.

Сердце у Фрэнси оборвалось.

– Почему?

– Потому что, когда тебя крестили, тебя назвали Фрэнсис в честь невесты твоего дяди Энди.

– Я знаю.

– А в честь моей мамы тебя назвали Мэри. Твое настоящее имя Мэри Фрэнсис Нолан.

Фрэнси брала куклу в постель и спала не шевелясь, чтобы не потревожить ее. Иногда просыпалась среди ночи, шептала: «Мэри», осторожно касалась пальцем малюсенькой туфельки. От прикосновения к кусочку гладкой тонкой кожи она вздрагивала.

Это была первая и последняя кукла в ее жизни.

28

Время для Кэти летело быстро. Она часто повторяла: «Не успеешь оглянуться – уже Рождество». А в самом начале каникул говорила: «Не успеешь оглянуться – уже в школу». Весной, когда Фрэнси радостно закидывала шерстяные рейтузы подальше, мама поднимала их со словами: «Не успеешь оглянуться – уже зима, они снова тебе понадобятся». О чем мама говорит? Ведь весна только началась. Зима никогда больше не наступит.

Ребенку мало знакомо такое понятие, как будущее. Его будущее не простирается дальше следующей недели, а год от Рождества до Рождества кажется вечностью. Так Фрэнси и воспринимала течение времени, пока ей не исполнилось одиннадцать лет.

Между одиннадцатым и двенадцатым днем рождения все изменилось. Будущее стало приходить быстрее, дни укоротились, а число дней в неделе как будто уменьшилось. Умер Хэнни Гэддис, и, наверное, его смерть повлияла на Фрэнси. Она постоянно слышала, что он умирает. Она слышала это так часто, что в конце концов поверила, что это обязательно случится. Но случится в далеком, далеком будущем. И вот это далекое будущее наступило. Далекое будущее превратилось в настоящее, а потом в прошлое. Фрэнси задумалась – всегда ли чья-то смерть открывает ребенку быстротечность времени? Но нет, дедушка Ромли умер, когда Фрэнси было девять лет, через неделю после ее первого причастия, а Рождество, насколько она помнит, все равно наступило очень не скоро.

Теперь изменения происходили так быстро, что у Фрэнси кружилась голова. Нили, который был всего на год младше, вдруг вымахал и стал на голову выше. Моди Донован уехала. А когда приехала в гости через три месяца, Фрэнси едва узнала ее. Она изменилась, за три месяца превратилась в женщину.

Фрэнси, которая точно знала, что мама всегда права, обнаружила, что иногда мама ошибается. Фрэнси заметила, что многие черты, которые ей так нравятся в папе, другим людям кажутся смешными. Весы в чайном магазине блестели уже не так ярко, и она разглядела, что кофейные зерна мелкие и раздавленные.

Субботними ночами она больше не ждала возвращения мистера Томони из Нью-Йорка. Внезапно ей пришло в голову, как глупо он себя ведет – живет здесь, ездит в Нью-Йорк и снова возвращается сюда, чтобы снова мечтать о Нью-Йорке. У него же есть деньги. Так почему он не переедет в Нью-Йорк, если так его любит?

Все кругом менялось. Фрэнси паниковала. Ее мир ускользал от нее, а что займет его место? И вообще, что, собственно, изменилось? Как всегда, каждый вечер она читала страницу из Библии и страницу из Шекспира. Каждый день по часу играла на пианино. Кидала пенни в жестяную банку. Лавка старьевщика никуда не делась, и все остальные лавки тоже. Ничего же не изменилось. Значит, изменилась она сама.

Она рассказала об этом папе. Он попросил ее высунуть язык и померил пульс. Печально покачал головой и ответил:

– Тяжелый случай, очень тяжелый.

– Что со мной?

– Ты взрослеешь.

Взросление отравляло очень многое в жизни. Оно испортило славную игру, в которую они играли, если в доме нечего было есть. Когда деньги заканчивались и продукты тоже подходили к концу, Кэти затевала с детьми игру в Северный полюс – как будто они исследователи, и в пути их застала снежная буря, а запасов у них совсем немного. И нужно продержаться, пока не подоспеет помощь. Мама делила остатки еды из буфета на порции и называла их рационом, а когда, поев, дети жаловались на голод, отвечала: «Мужайтесь, друзья, спасательная экспедиция уже в пути». Когда деньги появлялись, мама накупала продуктов и непременно приносила маленький тортик, в ознаменование победы втыкала в него флажок и говорила: «Мы победили, друзья. Мы добрались до Северного полюса».

Однажды, после очередной победы над Северным полюсом, Фрэнси спросила у мамы:

– Когда исследователи голодают и терпят разные лишения, они это делают ради какой-то цели. Они совершают важные открытия. Например, открывают Северный полюс. А ради какой цели голодаем мы?

И Кэти вдруг посмотрела на нее устало. И произнесла слова, которых Фрэнси тогда не поняла:

– Ты догадалась, в чем тут подвох.

Взросление отравило удовольствие от театра – ну, не от театра как такового, а от пьес. Фрэнси не нравилось, что главное событие происходит, как по заказу, в нужный момент.

Вообще Фрэнси горячо любила театр. Когда-то она хотела быть подружкой шарманщика, потом школьной учительницей. После первого причастия решила пойти в монахини. А в одиннадцать лет захотела стать актрисой.

Дети в Уильямсбурге мало чего видали на своем веку, но театр видели все. В те времена существовало много хороших трупп по соседству: «Блэнис», «Корс Пайтон», «Ликеум Филиппа». «Ликеум» вообще находился за углом. Местные звали его запросто «лыко». Фрэнси ходила в него на дневные представления каждую субботу (только не летом, когда театр закрывался), если удавалось наскрести десять центов. Она сидела на галерке и часто приходила за час до начала спектакля, чтобы занять место в первом ряду.