Особые отношения - Дуглас Кеннеди

Через пять минут после ее ухода двери снова отворились, и я познакомилась со своей соседкой по палате. Собственно, знакомства не произошло — она была в бессознательном состоянии после операции. Во всяком случае, я решила, что она в состоянии чего-то после какой-то операции, потому что ее привезли на каталке, а голова была обмотана бинтом. Хоть я и скрючилась на кровати, однако сумела рассмотреть, что это чернокожая женщина, примерно моя ровесница. Сестра Паттерсон помогла санитарам подвезти каталку к кровати. Когда они ушли, сестра прочитала записи в карте, измерила ей пульс, поправила простыни. Заметив, что я слежу за ней взглядом, она сказала:

— Ее зовут Агнес. Ее сынок, Чарли, в соседней палате вместе с вашим малышом. Может, вы с ней поговорите немного, когда она придет в себя? Вам полезно будет. С ней ведь было то же, что сейчас с вами происходит. В смысле, с ней пока и есть все то же — страшно жалко, но уж как есть. В этой вашей пляске нет ни ритма, ни правил. Тут самое главное — остановиться, пока не доплясалась до серьезных неприятностей. Вот с бедняжкой Агнес похоже, уже случилось. Но вы ее послушайте, пусть расскажет о себе. Она такая светлая голова, наша Агнес — госслужащая, притом высокого ранга. Да только болезнь не разбирает — ей дела нет, кто ты такой, верно?

Она подошла и снова села ко мне на кровать. Мне ужасно не хотелось, чтобы она это делала.

— Раз уж мы заговорили о скверных вещах, которые случаются с хорошими людьми — как вам такое выражение? — открою секрет; вы произвели не лучшее впечатление на докторшу. А она из тех врачей, с которыми предстаешь сотрудничать, если вы понимаете, о чем я. Старой выучки врач. Очень любит порядок, всегда точно знает, что для вас лучше. И именно это и делает. Что там ни говори о ее манерах, но она и правда отлично знает, как вытягивать девушек вроде вас из таких переделок. Уж поверьте мне на слово, из этой трясины можно выбраться, и этот путь впятеро короче и проще, чем кажется. Просто помогите нам помочь вам… Так что давайте. Постарайтесь проглотить хоть кусочек.

Эм, надеюсь, ты не думаешь, что я сейчас разбегусь и стану тебе помогать? Проблема в том, в чем она состоит, а состоит она в том, что есть проблема, которая представляет собой проблему, когда речь заходит о вышеупомянутой проблеме, потому что в том и проблема, что…

Она выдвинула столик, отрезала кусочек сэндвича и поднесла его к моему рту. Слушай, я знаю, ты хочешь мне добра. Но… нет, я не собираюсь опять возвращаться ко всему этому.

— Может, яблока? Молока? Наше лучшее бисквитное печенье? Может, хоть что-то понравится?

Только тишина.

— Ладно, а как насчет того, чтобы выбраться сейчас из кровати да пойти проведать Джека? Он бы, наверное, сейчас не отказался, чтобы его покормили.

На это я наконец отреагировала довольно бурно: схватила подушку и зарылась в нее лицом.

— Похоже, я сплоховала, — сказала сестра Паттерсон. — Но слушайте, ведь и правда, ребенку-то есть надо?

У сестры на поясе заверещал пейджер. Она посмотрела на меня.

— Вызывают. Забегу к вам позже. А если вам что-то будет нужно, просто нажмите на кнопку.

Мне ничего не было нужно — и уж меньше всего я нуждалась в визите Тони, который пришел через час. Он принес сегодняшний номер «Кроникл» и большой яркий пакет лакричного ассорти. Когда он нагнулся меня поцеловать, я посмотрела на циферблат его часов: 17:12. Не иначе, как чувство вины заставило Тони нанести столь ранний визит — на добрых три часа раньше, чем он обычно сдавал в печать свои полосы.

— Ну, как дела? — спросил он.

Я ничего не ответила.

— Вот принес тебе…

Тони разложил гостинцы на тумбочке у кровати, нерешительно оглянулся на стул, решая, сесть ему или не стоит, и остался на ногах. Еще он решил сосредоточиться на разглядывании точки чуть в стороне от меня — его явно смущали мой вид и странная, застывшая поза.

— Я только что был у Джека. Отличные новости — он отоспался, и сестра сказала, что он опустошил две бутылочки, такой был голодный. А это, она сказала, явный признак, что у него все в полнейшем порядке.

Потому что он в безопасности, вдали от моей нежной любви и заботы.

— В общем, сестра сказала, что ты можешь с ним повидаться в любую минуту…

Хватит, хватит, довольно. Не нужно мне твоего великодушия, я его не заслуживаю.

Я закрыла глаза.

— Да, она мне рассказала, что ты так делаешь.

Я закрыла уши подушкой.

— Если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду.

Я не двигалась. Наконец он сказал:

— Надеюсь, тебе скоро станет лучше.

Я услышала, как он ушел. Сняла с головы подушку. И тут услышала голос с другой стороны:

— Ты кто?

Это была моя соседка, Агнес. Она сидела на кровати, с бессмысленным, рассеянным видом. Впрочем, я-то сейчас тоже вряд ли могла похвастаться ясностью мысли.

— А вчера ты тут… Не помню… Ты тут была, верно? А может…

Она озадаченно замолчала, как будто не в силах уследить за потоком мыслей.

— Агнес — это я. А ты всегда кладешь вот так подушку на голову? Агнес, ты поняла?

Да поняла — и рада видеть, что не у одной меня съехала крыша.

— Агнес. Ну, Агнес А-Г-Н-Е…

Вошла сестра Паттерсон.

— Она слов на ветер не бросает, наша Салли, — заметила она.

— Салли? — переспросила Агнес.

— Так ее зовут. Салли. И сегодня она не в настроении болтать. Но мы все тебя просим, продолжай с ней разговаривать — рано или поздно мы все же услышим ее американский акцент.

Агнес хлопала глазами, пытаясь переварить полученную информацию.

— Почему она американка?

— Почему? — фыркнула сестра Паттерсон. — Да потому что родилась там, так мне сдается. И у нее есть маленький сынок, как у тебя.

— Его зовут Чарли? — спросила Агнес.

— Нет, это твоего сына зовут Чарли.

— Я знаю. Знаю. Просто я думала…

Она растерянно умолкла на полуслове.

— Джек, — подхватила сестра Паттерсон. — Его зовут Джек.

— А я… я…

— Немножко спутала, вот и все, — утешила сестра Паттерсон. — Так же, как в прошлый раз. Но завтра утром будешь в норме, обещаю. А сейчас хочешь чего-нибудь к чаю?

Агнес помотала головой.

— Ну же, не начинай по новой, — огорчилась сестра Паттерсон. — Тем более после сегодняшнего…

— Овсянку, — сказала Агнес, — я буду овсянку.

— И сейчас мы тебе обеспечим овсянку. А тебе чего хочется, Салли?

Я ответила привычным уже молчанием.

— Ты себе же хуже сделаешь, Салли.