Оружейница - Александр Шилов

Закончив утренний праздник живота, мы экипировались одеждой и макияжем, пользуясь перерывом в дожде, сгребли в охапки пончо и юбки и отправились каждая по своим делам.

Наську сегодня ждала контрольная по математике, свидание с Боцманшей и занятия на курсах будущих мам, а вот меня ждал экзамен посложнее — на заводе, по просьбе военных, собирали совещание с конструкторами на тему будущего автомата. У меня на эту тему были уже вполне определенные прикидки, а зная взгляды Сэмен Сэмэныча, можно со стопроцентной вероятностью предсказать нашу с ним сшибку. И мне нужно будет быть в ней весьма убедительной.

Совещание было назначено в конференц-зале заводоуправления, от нас были директор, главный технолог, Генрих Карлович, Семен Семенович и я. От военных были начальник РАВ полковник Костомаров и десяток офицеров от старлея до подполковника, как будущие пользователи нашего изделия.

Мы расселись вокруг продолговатого стола и, после короткого вступительного слова Антон Палыча, в котором он представил нас друг другу, слово взял Семен Семенович.

То, что он говорил, меня здорово разозлило. Большая часть его выступления представляла из себя осанну автомату Калашникова и Михаил Тимофеичу лично. Я была скорее готова услышать подобное от военных, уже третье поколение юзавших «калаш», чем от технолога, которому предстояло воплощать АКМ в условиях малосерийного производства на универсальном оборудовании. А в конце выступления он предложил полностью сосредоточиться на «калаше» и — что меня привело в состояние тихого бешенства — передать меня в его подчинение, по сути, обязав заниматься исключительно «калашниковым». Я уже понимала, зачем это ему. Проработав двадцать лет на Мотовилихе лафетчиком, Семен Семенович уже сообразил, что сам он производство АКМ не поднимет, а если возьмет меня в ежовые рукавицы и жестко поставит на место, то такой шанс у него появится. Обломить его нужно прямо сейчас, но так, чтобы не настроить против своей идеи военных.

Я подняла руку. Директор кивнул головой, давая мне слово.

— Уважаемое собрание! — я прокашлялась от волнения. — Все, что сказал по АКМ Семен Семенович, правильно, но вот с его выводами я не согласна. И вот почему: «калашников» создавался для другой армии и для другого производства…

— Ну этих басней про «автомат для пушечного мяса» я наслушался «за ленточкой», — ядовитым тоном перебил меня Семен Семенович. — И то, что ты поклонница «эм шестнадцатой», это тоже известно!..

— Семен Семенович! — негромким голосом Генриха Карловича можно было заморозить тонну воды.

Семен Семенович на мгновение смешался, и я негромко, но с нажимом обратилась к нему:

— Я ВАС выслушала, не перебивая, теперь ВЫ послушайте меня.

Бросив взгляд на Антон Палыча, Семен Семенович замолчал с видом «ну что умного может сказать эта соплячка».

— Продолжайте, Александра Владимировна, — произнес директор.

Я набрала в себя воздух и продолжила:

— АК создавался для массовой армии, в пехоту которой шли призывники с образованием 4–7 классов. Для начала пятидесятых это была объективная реальность.

Я обвела взглядом военных. Вроде бы резкого неприятия этот посыл у них не вызвал.

— А поскольку он создавался для массовой армии, то и требования сверхмассового производства наложили на него очень существенный отпечаток.

Я несколько секунд помолчала, а затем продолжила:

— Любой удачный образец — это всегда букет компромиссов. И чем более удачно подобран этот букет, тем более удачен образец. А вес каждого пункта, по которому необходим компромисс, разный для Советской Армии 50–70 годов и для Русской Армии здесь. Высочайшая надежность «калаша» достигнута за счет заведомо избыточного по мощности привода автоматики, а обратной стороной этого решения стало то, что требования по кучности, заложенные в техзадании на конкурс сорок пятого года, так до сих пор и не выполнены. Сначала надеялись доработать в ходе производства, а когда не получилось, то мудро решили, что для армии, заточенной под ядерный армагеддон в Европе, небольшая нехватка кучности индивидуальной стрелковки — это проблема десятой степени важности. А вот здесь стрелковка занимает на поле боя, намного большее место и, учитывая гораздо более высокий уровень подготовки бойцов кучность совсем не будет лишней.

— Александра… Владимировна, — обратился ко мне седоватый невысокий майор лет тридцати с лицом закаленного бойца, — надеюсь, вы понимаете, что надежность все равно…

Я перебила его кивком головы:

— Да, разумеется, надежность остается в высшем приоритете, просто я думаю вернуться к регулируемому газоотводу. Нормальный, усиленный и отсечка под винтовочную гранату — это, в общем, сугубо конструкторско-технологическая проблема.

— «Тромблон» — это хорошо, — удовлетворенно произнес майор. — А как вообще будет выглядеть ваш автомат? Можете рассказать?

Я обвела взглядом сидящих за столом. Демонстративно скептическая мина у Сэмэн Сэмэныча и умеренный скепсис у пары офицеров, остальные проявляют ту или иную степень интереса.

— Ну… я вижу его с раскрывающейся, как у «эм шестнадцатой», коробкой…

— Конечно, — снова перебил меня Семен Семенович, — как же без этого шедевра!

— Ну, вообще-то ППШ и ППС тоже имеют раскрывающиеся коробки, да и первый образец «калашникова» тоже, уж это-то вы должны помнить, — не удержалась я.

— Ерохин, вам дана была возможность высказаться, — холодно произнес Антон Павлович, — и, к слову, если я не ошибаюсь, вы в КБ уже два года. Так, Генрих Карлович? И за это время вы не выдали ни одного самостоятельного решения. Так?

Лицо Семен Семеныча покрылось красными пятнами, но он промолчал. Ох, чувствую, нажила я себе врага. На всю оставшуюся жизнь.

Директор помолчал, обежал взглядом присутствующих и продолжил:

— Александра Владимировна на заводе месяц, и… — тут он вынул из кобуры и положил на стол поблескивающий хромом элитный вариант моего револьвера, — первый образец оружия нашего производства уже продается в магазинах.

Антон Павлович кивнул мне:

— Продолжайте.

Я еще раз глубоко вздохнула:

— Ну, автоматику я вижу близкой к калашниковской, только газовый поршень буду делать отдельным, как на СВД и «свете», про газовый регулятор я уже сказала, ну, а в остальном — пока еще только прикидки, через несколько месяцев, когда просчитаю, можно будет показать подробнее. Но главное на этот момент не это, а то, что у нас есть возможность исправить ошибки в выборе патрона, и это, по-моему, гораздо важнее, чем обсуждение прикидок по новому автомату.

— А, простите, Александра Владимировна, чем же вам патрон сорок третьего года не угодил? — обратился ко мне доселе молчавший полковник Костомаров. Краем глаза я заметила, как встрепенулся Сэмэн Сэмэныч, но на сей раз он решил промолчать.

— Олег Денисович, сейчас в оружейном сообществе практически не оспаривается посыл, что и мы, и американцы на протяжении двадцатого века так и не создали оптимального патрона. Причем у нас ситуация даже, пожалуй, похуже. Когда принимался патрон девятьсот восьмого года, его рассматривали, как временное решение, — я грустно усмехнулась, — а дальше все по пословице, и мы с ним въехали в двадцать первый век. Единственные с рантовым патроном. В двадцать восьмом прекратили работы над калибром «шесть и пять», которые вел Федоров. Когда создавался патрон сорок третьего года, единственным требованием был калибр «семь шестьдесят два». Если бы его сделали «шесть и пять», то у нас не появилась бы «пятерка», и ее бы не материли на разные голоса.