Семмант - Вадим Бабенко

От устриц он переходил к декоративным рыбам. По экрану проплывали меченосцы и гуппи, гурами, дискусы, пецилии. Он не знал про аквариумы графини Де Вега, я никогда не писал ему об этом. Рыбы были случайностью — без мистической подоплеки — но я тем не менее принимал их всерьез. Всякий раз мне вспоминались каминная графини, рысья шкура на полу и матово-черная моллинезия, глядящая на нас через стекло. И то, как Анна Де Вега произнесла: «Давид…» — имя человека, которого любила. Который готов был стать ее тенью, ее наложником и рабом. Но и который был моложе ее годами — не крылся ли в этом неистребимый изъян?

Не удивляйтесь, но я знал, что он, Семмант, знает: бывают изъяны, которые неистребимы. Он мог отважиться на любой подвиг, но не умел обманывать сам себя. Такое свойство защиты отсутствовало в алгоритмах. Быть может, это тоже оказалось моей ошибкой.

В любом случае, теперь ее было не исправить, равно как прочие ошибки, которые я сделал. Семмант был способен сражаться лишь за то, что не несло в себе обмана. Возможно, он видел во мне лишь средство. Считал, что история робота-рыцаря и куртизанки Адель создана им самим — как вселенная, ибо Адель и впрямь стала для него всей вселенной. Так бывает, когда оторопевшему призраку смотришь прямо в зрачки, не отрываясь.

Теперь он осознавал, что был неправ в главном. И Адель, и бесконечный космос предстали не такими, как он думал. Горе создателя — разочарование в себе. Адель становилась ему чужой — в этом он, конечно же, винил не ее. И делал вывод, что сам ее недостоин.

Порой в углу экрана возникал-таки женский силуэт. Прежний — но едва заметный, истонченный, почти прозрачный. Еще более беззащитный, чем раньше. Не иначе, Семмант признавал теперь, что не может уберечь Адель от врага. Враг оказался сильней него.

Мы будто убеждались с ним вместе: хаос мироздания слишком могуч. Стоит лишь чуть-чуть ослабить хватку, и он тут же берет вверх. Он наваливается и мстит, как наваливается и мстит реальный мир — всем безумцам, что бросают ему вызов.

Наверное, роботу было больно — больно и даже страшно. Я знаю, каково это — разувериться вдруг во всем. Я помнил прекрасно, как это бывает, как видишь себя неумелым, бессильным. Как думаешь, что уже никогда не сможешь быть с действительностью на «ты». Каждый из Пансиона сталкивался с этим — и почти все преодолели это рано или поздно. Энтони, сами понимаете, не в счет. Как и Ди Вильгельбаум, и Малышка Соня. Это исключения, подтверждающие правило — судьба исключений всегда незавидна. Неужели, думал я угрюмо, Семмант тоже попал в число исключений? И какая ж судьба в этом случае его ждет?

Так мы прожили почти весь август — месяц бессилия, время моей слабости. Образ Адель становился все невнятнее, как истонченный силуэт на экране. Всем было плохо — мне, Лидии и Семманту. Ситуация катилась под откос, набирая скорость. Я понимал — впереди пропасть, и никто не знает ее глубины.

Каждое утро я говорил себе: так больше нельзя. И, увы, ничего не предпринимал. Просто плыл по течению, сбившись с курса. Злился на себя, не пробуя шевельнуть пальцем.

Потом, наконец, ко мне вернулась решимость. Был жаркий день — в поисках прохлады я сел в машину и поехал в горы. Забравшись по серпантину на перевал Новосеррада, я устроился поудобнее на каменном плато и долго глядел вниз на пастбища и террасы, на поля и россыпи валунов. Это были не Альпы, но что-то шевельнулось-таки в моей душе. Какой-то смутный отзвук того восторга, что был когда-то — и тут же стыд! Горчайший стыд — я осознал предательство и мычал, стиснув зубы, и клял себя, сжав в ладонях лицо.

Домой я вернулся вечером и сразу взялся за дело — зашел на форум и удалил свой ник. Мне было плевать — на Лидию, на всех — я решил повернуть историю вспять. И воссоздать Адель, пусть не прежней. Пусть другой, но достойной — поклонения, подвигов в свое имя.

Ее записки-исповеди-раздумья вновь были пущены в ход. Я подсовывал их роботу, стараясь вернуть естественность, что когда-то давалась мне так легко. Адель шутила и подтрунивала над собой, клялась, разъясняла, делилась всем сокровенным. Но что-то было не так, я чувствовал это сам. И Семмант тут же понял — ему подсовывают фальшивку. Он вовсе забросил рынки и замкнулся в себе.

Где-то через неделю я признал, что терплю поражение, очевидное нам обоим. Адель спускалась все ниже по спирали неумелой лжи. Новое выходило неправдоподобно, натужно — конечно же, мой робот замечал это с полувзгляда. Его мощный разум переработал слишком много фактов, обмануть его теперь было трудно. Можно сказать, он обрел богатейший опыт. И ему от этого горько — как бывает почти всегда.

Так же горько было и мне. Я понял, что в своем безволии совершил непростительное, необратимое. Допущенный в святая святых, я забылся и напортачил. Создав великую вещь, я сам же ее и предал. И, не удержав достигнутого, вижу: то был мой потолок. Предел свершения, до которого не дотянуться. Ничего подобного мне не случится сделать больше никогда в своей жизни.

Это было ужасно, невыносимо. Хуже, чем у всех, разочарованных до меня — по крайней мере, мне так казалось. Своя боль всегда острее, и думаешь даже — имеет ли смысл продолжать? Не свести ли все счеты?.. — Но нет, я так не думал, а если и думал, то не всерьез. Я знал, покончить с собой у меня не хватит духа. Да и потом, что это изменит? Значит — можно продолжать пить вино и жрать устриц.

Впрочем, даже зная, что борьба бессмысленна, я не остановился и не опустил руки. Не умея бездействовать, я продолжал стараться, теша себя надеждой, пробуя новые ходы. Вскоре мне пришло в голову: следует радикально обновить что-то в самом себе. И первую очередь — расстаться наконец с Лидией.

Она не докучала мне эти дни — потому, наверное, что была занята. Ее газета меняла хозяев, а заодно и офис, структуру, имидж. Но вот авралы остались позади, и Лидия тут же напомнила о себе. Она была озадачена не на шутку. Мое исчезновение с форума не могло ее не встревожить.

Я знал, что должен увидеться с нею, хотя бы раз. Лидия настояла на свидании в моей спальне и сразу, без разговоров, затащила меня в постель. Она полагала, что секс ей поможет, сделает меня сговорчивей, мягче — это типичное заблуждение женщины. На самом деле, я давно подустал от ее требовательной похоти. И два часа бесстыдных ласк только упрочили мою решимость.

Отдышавшись, она без обиняков спросила, что со мной происходит. И я, не лукавя, рассказал ей все — про Семманта, про мои к нему письма, про его чувство к прекрасной даме, которую он увидел в проститутке Адель. Потом — про мою недостойную слабость, которой и сама она виной. И даже про неуловимого призрака, что дразнит всех и благоволит к единицам — хоть про это она, думаю, не поняла вовсе. Зато ей стало очень даже ясно: у нее намереваются что-то отобрать.

Конечно же, Лидия пришла в негодование, а моя твердость лишь подлила масла в огонь.

Ты сумасшедший! — услышал я и увидел: она и впрямь так считает.

Что такое твой робот? — вопрошала Лидия. — Как можно променять на него меня?