Первое правило королевы - Татьяна Устинова

Вряд ли пациент психиатрической лечебницы, утонувший три года назад, мог быть как-то связан с губернатором, или его семьей, или предвыборной гонкой, и поэтому Инна спросила просто так:

— А как его звали, того больного?

— Да на что он вам, драгоценная Инна Васильевна? Уж это вам в ваших информационных делах точно не понадобится! — Иван Адамович как будто зазмеился, утек, а потом вернулся в Иннино ухо. — Так-с, звали его Георгий Мурзин.

— Как?!

Иван Адамович помедлил, словно сверился с записями.

— Георгий Мурзин. Да я помню его, дражайшая Инна Васильевна! Отлично помню! Очень милый был человек, и болен не так чтоб уж очень.

— А… санитар?

— Что санитар?

— Как его звали?

— Его звали… фамилию только помню, а имя вылетело. Фамилия Юшин, а имя… Какое-то странное такое, Мокий или как-то…

— Захар, — подсказала Инна сухо.

— Захар, — согласилась трубка немедленно. — А вы его знали, любезная Инна Васильевна?

Черт побери. Черт побери все на свете.

Катя сказала, что Любовь Ивановна, толковавшая про преступление с наказанием, спросила у нее, помнит ли она, как утопилась Маша Мурзина двадцать лет назад. Георгий Мурзин, пациент психиатрической лечебницы, выходит, тоже утопился?! Да еще вместе с санитаром! Впрочем, кажется, санитар остался жив и здоров и теперь пописывает в газеты пакостные статейки про родное медицинское учреждение?! То есть, побывав в весенней енисейской воде, он из санитаров переквалифицировался в журналисты?!

Господи, как разобраться во всем этом?!

Инна опять, как тогда в редакции, взялась рукой за лоб.

— Инна Васильевна, драгоценная, слышите ли вы меня?

— Да-да, Иван Адамович.

— Куда-то вы пропали! Ну, ясность внесена, так, нет?

— Да! — крикнула Инна. — Да, спасибо!

И, памятуя Штирлица, быстро произнесла какую-то чепуху о том, что она поставит перед журналистами вопрос об ответственности за печатное слово. Извивающийся голос главврача кисло поблагодарил ее, и Инна положила трубку.

Телефон сдавленно тренькнул, прощаясь с Заболоцком.

Там, в этом Заболоцке, сказочной красоты церковь на рыночной площади, вспомнила Инна. Времен Ермака, небольшая, чистенькая, вся изукрашенная резьбой и мозаикой, как индийский храм. На Рождество там жарко, и празднично играют и подрагивают белые свечи, и пахнет елкой и медовым воском, и зеленые лапы перевиты атласными лентами, и в горячем воздухе словно плавится золото — так сияют иконы. В Великий пост внутри торжественно и строго, как будто тонкое покрывало наброшено, чтобы приглушить сияние, чтобы мысли не отвлекались, не утекали в житейское, обыденное, привычное, — все словно в ожидании великого чуда, которое придет, только если очень ждать, как в детстве, ни о чем больше не думая!.. Отец Михаил — даром что от роду двадцать семь лет! — такой установил порядок, такое уважение заработал, такую жизнь вокруг себя наладил, что года в три все интересы Заболоцка, состоявшие в изготовлении и употреблении самогона, потихоньку переместились к храму.

Отец Михаил все свои силы — коих оказалось немерено! — отдавал делу, которое почитал хорошим и нужным.

Человек, убивший губернатора и его жену, свои силы тоже употреблял на дело — отвратительное, как все на свете, в чем присутствуют насилие и смерть.

Инна совсем не была уверена, что ей удастся победить — разве что к отцу Михаилу за благословением обратиться!..

Мобильный телефон залился синим светом и, утробно жужжа, стал мелко трястись и ехать по полировке стола.

Инна покосилась на него, но отвечать не стала.

Телефон еще немного потрясся и затих.

Инна взяла его в руки и посмотрела номер.

Звонил бывший муж.

В другое время она кинулась бы перезванивать, не говоря уж о том, что не ответить не посмела бы, но сейчас ей было не до мужа и его звонков.

Георгий Мурзин — имел он какое-то отношение к Маше или нет? Скорее всего имел, вряд ли это такое необыкновенное совпадение, хотя Мурзиных в Сибири пруд пруди! Если имел, то какое? Отец, сын, сват, брат? Ах, черт побери, как же она не догадалась спросить у Ивана Адамовича, сколько лет было покойному Мурзину?!

Зачем бывший санитар Юшин написал в газете про побег маньяка — заведомую ложь написал, и вовсе не от новостной бескормицы, а в каких-то собственных целях, совершенно непонятных, зловещих, пугающих. Почему никто не знает его в лицо? Почему никто не подходит к телефону по адресу, выданному ей в редакции?

И почему, почему, почему так получилось, что во всем этом должна разбираться она, Инна Селиверстова, руководитель управления информации — мирный государственный чиновник, брошенная жена и хозяйка двух «кисок», у которой никого нет, кроме свекрови и Осипа!

Что она станет делать, если Осип… замешан? Как она станет с ним… бороться? Что тогда будет с ее жизнью?!

В кабинет просунулась Юрина голова и жалостливо поинтересовалась у Инны, запланированы ли на сегодняшний день важные дела.

— А что? — рассеянно спросила Инна.

— Я плохо себя чувствую, — с избыточным трагическим пафосом доложил Юра. Как большинство молодых мужчин, он очень опасался за свое хрупкое здоровье, контролировал пульс, держал в столе градусник и аспирин, налегал на витамины и если уж простужался, то сидел дома всласть, жалел себя, оборачивал горло водочными компрессами, поминутно мерил температуру и совершал все положенные в случае простуды обряды и ритуалы.

Инна, которая пробегала все свои недомогания, как короткую дистанцию, на повышенной скорости, ничего не понимала и вообще не знала, как можно так сладко и радостно болеть.

— Инна Васильевна! — хрипло воззвал Юра. — Разрешите домой?..

— Конечно, — разрешила она с улыбкой, — идите, Юра. Какая температура? Тридцать семь и одна? Или две?

Юра помолчал уязвленным мужским молчанием, но это не означало, однако, что начальница уязвила его до такой степени, что он готов остаться на работе и продержаться до самого вечера.

— У меня, наверное, давление, — пожаловался он и как бы в изнеможении прикрыл глаза. — Я вызову врача.

— Купите лимон, — посоветовала Инна. — Заварите шиповник. Завтра все пройдет.

— Нет-нет, — испугался Юра. Такой легкомысленный подход к болезни никак его не устраивал. — Я чувствую, что к завтрашнему дню положение только ухудшится!

— Конечно, — успокоила его Инна, — непременно ухудшится. Езжайте домой и лечитесь.

— Спасибо вам, Инна Васильна, — с жалостливым удовлетворением произнесла Юрина голова и скрылась.

Инну такое положение дел даже устраивало — не придется поминутно докладывать помощнику, куда она пошла и что именно там делала!