Архив Шульца - Владимир Паперный

21 августа 1978

Я получил твою бандероль. На ней стояла цифра “4”, из чего я заключил, что бандеролей было по крайней мере четыре, если, конечно, ты не нумеровал их каким-нибудь экстравагантным способом, скажем, только четными числами. В этой бандероли были Сол Беллоу и Трумен Капоте, а из художников Пикассо и Миро. Спасибо, если только это слово, после пересечения всех пространственных и временных границ, сохраняет свою силу – если оно является свободно конвертируемой валютой.

Мы, в составе известных тебе Женьки, Ленки, Витьки и меня, только что вернулись из похода. Наш маршрут, если начертить его на карте, представлял собой логарифмическую спираль, центром которой служил город Торжок. Мы-то, правда, хотели, чтобы получился круг или часть круга, точнее окружности, но нас как-то стало разносить и выбрасывать. И скорость росла неудержимо. В первый день мы прошли три километра, во второй день – пять, в третий – я уже даже не помню сколько, а потом неизвестно почему стали ловить попутные машины, хотя вернуться в Торжок можно было из любой точки и спешить нам было некуда, но, так или иначе, мы ловили машины и мчались всё дальше и дальше от Торжка, пока наконец нас не забросило в Старицу, откуда можно было поездом доехать до Торжка, а оттуда в Москву. Поезд был ленинградский, и мы огромным усилием воли заставили себя все-таки выйти в Торжке, а не ехать до Ленинграда, хотя нас уже тянуло туда.

Идея была Витькина, он хотел в пушкинские места – Берново, Малинники, Грузины. Я поехал, потому что мне хотелось посмотреть постройки Николая Александровича Львова, гения конца XVIII века, архитектора, поэта, музыканта, драматурга, собирателя народных песен, предпринимателя, друга Державина, Бакунина, Оленина, Левицкого и Боровиковского. Женька хотел развеяться и подышать свежим воздухом после сорокашестичасового сидения за компьютером IBM 510, купленном за огромные деньги во время командировки в Америку. Ленка поехала, потому что думала, что будет весело, и почти не ошиблась.

В среду стали созваниваться – кто что купил и чего не хватает. Я успел с утра сходить на работу и убедить своего начальника, что меня надо послать в Торжок за деньги института – в командировку для сбора материала по истории архитектуры. Таким образом, мы имели разный статус: я был солидным человеком с командировочным удостоверением, с письмами в исполком и горком партии, а остальные – бесправными бродягами.

С самого начала возникла проблема, ехать ли прямым поездом, который выходит из Москвы в 20:00 и приходит в Торжок в 00:26, как предлагал я, или же ехать днем на электричке в Калинин, а оттуда на другой электричке в Торжок – как предлагал Женька, считая, что приезжать в чужой город в полночь рискованно в том смысле, что мы не попадем в гостиницу.

– Да зачем нам гостиница, – не мог понять я, – если мы везем с собой палатки?

– А затем, – вмешалась Ленка, – что в полночь в Торжке от палаток мало толку. Ты что, на городской клумбе их будешь ставить?

Неожиданный совет поступил от Социолога.

– Езжайте в Калинин, – сказал он, – там в гостинице всегда есть места. А если их нет, поезжайте в “Березовую рощу”, туда можно доехать на такси, и там места есть точно. Но главное – туда пускают с бабами и не требуют штампа о браке в паспорте.

– Так наша единственная баба как раз состоит в законном браке с Женькой и у них есть штампы в паспортах, – возразил я.

– Неважно, – сказал опытный Социолог. – По дороге подберете.

Вариант с “Березовой рощей” большинству понравился, и мы поехали на электричке в Калинин. Мне этот вариант совсем не нравился, но у меня был расчет, который блистательно оправдался. Когда мы вытащили наши тридцатикилограммовые рюкзаки на перрон в Калинине и поняли, что сейчас их придется надевать и тащиться пешком в гостиницу, я сказал задумчиво:

– А между прочим, с этой самой платформы через сорок минут пойдет поезд до Торжка и можно вещи никуда не тащить, а просто побросать их в поезд и сидеть спокойно еще полтора часа.

Я рассчитывал на действие известного экономического закона: благо в настоящем заведомо ценнее блага в будущем. Возможность не тащить вещи, а ехать в поезде была привлекательнее, чем гостиница в Калинине, к которой надо было переться с рюкзаками. Даже Витька, этот Робеспьер раннего вставания, этот Марат трусцы и Демулен гигиенических омовений, сказал: “А почему бы нам, действительно, не поехать сразу в Торжок”. И мы поехали в Торжок. Эта электричка должна была приехать туда в 23:58, но она ехала как-то неровно, то быстро, то медленно, а потом совсем медленно, потом и вовсе остановилась и стояла полчаса, так что мы приехали в Торжок в начале первого – всего на несколько минут раньше, чем если бы ехали на прямом поезде.

Было очень холодно. Пошел дождь. Даже куртка, подаренная мне когда-то Сеньором, не очень спасала.

– Может, мы доедем до гостиницы на такси? – предложила Ленка.

– Где ты видишь такси? – язвительно спросил я.

И действительно, никаких такси не наблюдалось. Мы прошли мимо желтого здания клуба имени Парижской коммуны, где когда-то Даша Пожарская кормила Пушкина своими котлетами, рецепт которых ей продал нищий француз, больше ему нечем было расплатиться. Котлеты были так хороши, что после них Пушкину удалось легко опровергнуть Радищева, ошибочно полагавшего, что России не нужна цензура. Затем мы прошли между Воскресенским женским монастырем, известным тем, что в нем долгие годы содержалась некая Петрова, обвиненная в колдовстве, и Екатерининским путевым дворцом, в котором в 1787 году группа золотой торжковской молодежи перебила всю посуду. Затем мы спустились по так называемому Почтовому спуску, но уже не по булыжникам, как это приходилось делать Пушкину, держась за деревянные перила, а по гранитным ступеням, уложенным в 1930 году; деревянные перила были тогда же заменены на бетонные вазы с цветами, за которые особенно не подержишься. Это заставило меня задуматься, может ли красота действительно заменить пользу, как это попытались сделать в 1930 году, и этих размышлений мне хватило как раз до гостиницы.

Свободный номер нашелся, не пришлось даже трясти официальными письмами. Мы с Витькой уступили единственную кровать Женьке с Ленкой, а сами устроились на полу на надувных матрасах и спальных мешках. Утром мы с Витькой проснулись рано. Женька спал. Ленка открыла глаза, быстро сообразила, что идти с нами в город будет веселее, чем продолжать спать рядом с утомленным богатырем, оделась и пошла с нами.

Мы перешли речку Тверцу по “железнодорож- ному” мосту – в 1881 году его по дешевке продало городу железнодорожное ведомство, поскольку он был бракованный, но нас он выдержал. Сразу за мостом на правом берегу стояла Крестовоздвиженская часовня, построенная Львовым. Когда я был в Торжке в первый раз, часовня была обнесена различными пристройками и все сооружение было выкрашено ядовито-изумрудной краской. Если заглянуть в щель одного из заколоченных окон, снизу на куполе можно было разглядеть остатки лика, напоминающего “Спас Ярое Око”. Теперь уродливые пристройки были снесены, часовня перекрашена в благородный желтый цвет русского классицизма и на ней вместо вывески “Табаки” висела другая: “Сувениры”. Когда ремонтировали купол, то остатки “Ярого Ока” решительные реставраторы… Страница кончилась, продолжение в следующем письме.