Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Олев.

Даже я не ожидала такой прыти от Монтесумы. И мне эта прытьне понравилась. Очевидно, Монти пыталась взять ювелира на понт, она простоспутала этого линючего стареющего гимназистика со своими мальчиками изкордебалета. Она привыкла к тому, что вместо мозгов в черепной коробкемальчиков бугрится еще одна мышца.

Но ювелир-то другое дело!..

— Не понимаю, о чем вы говорите? — Шамне уже взялсебя в руки.

— Киви. Олев Киви, — продолжала настаиватьМонтесума.

Почесав переносицу, ювелир неожиданно улыбнулся.

— Да-да… Что-то припоминаю. Ну, конечно же… Бирманскийрубин. Пять карат. Редкая вещь. Для любого ювелира счастье подержать такойкамень в руках… Он просил, чтобы я оценил его. Теперь я вспомнил. Да. Выговорите, он умер?

— Его убили.

— Надеюсь, не из-за рубина. Очень, очень редкая вещь.

Монтесума скрипнула зубами — то ли из-за бирманского рубина,находящегося вне зоны досягаемости, то ли из-за скользкого, как угорь, ювелира.Что ж, Илларион Илларионович выбрал самую верную тактику — он не отпирается, онговорит все как есть. Вот только все ли?..

Мы еще некоторое время поговорили о пустяках, хотя былоясно, что визит пора сворачивать. Но Монтесума не хотела сдаваться. Она решилаподойти с другого конца и спросила у ювелира, продает ли тот камни.

Конечно, лучезарно улыбаясь, ответствовал господин Шамне, внашем магазине есть специальный отдел, разве дамы не ознакомились? Дамыулыбнулись господину Шамне еще лучезарнее: конечно же, мы обязательно заглянем…

Чем больше я слушала обо всех этих изумрудах, синихсапфирах, черных опалах, благородных жадеитах, тем крепче сжимала свою сумку,на дне которой лежал футляр с ножом, приготовленный для эксперта по японскиммечам. Я хорошо помнила снежно-белую, сверкающую поверхность камня и своисрамные мысли по поводу его распилки на более мелкие части.

— Простите, Илларион Илларионович… Вы занимаетесьогранкой? — неожиданно спросила я. И снова волосики Шамне встали дыбом.

— В каком смысле — огранкой?

— Ну, если бы вам принесли камень и попросили распилитьего на несколько камней…

— Что вы! Для подобной работы с камнями нужна лицензия,нужно специальное производство… Огранка — это математическая формула, этоискусство, в конце концов. Я могу оценить камень, могу…

«Могу купить и продать краденую драгоценность», —прочитала я в глазах Монтесумы.

— …могу порекомендовать, что с ним сделать… Но, как высами понимаете, я имею дело с ювелирными укращениями. Кольца, броши, браслеты,серьги… Камни в их чистом виде — не более чем хобби. Вот, например, вашалександрит, Каринэ, больше годится для броши, чем для кольца.

Я представила неистовую Монтесуму с брошкой на груди иулыбнулась. Так, улыбаясь и получив приглашение заходить еще, мы расстались сШамне и вышли на улицу.

— Что скажешь? — осторожно спросила я у Монтесумы.

— Тухлятина, — Монти была недовольна мной,недовольна Шамне, недовольна александритом. — Две девятьсот за карат!Смешно слушать! Как минимум три пятьсот, я ведь его уже оценивала. Опустил меняна шестьсот долларов, гад!..

— Ты же не собираешься его продавать!

— Не в этом дело. Этот горе-ювелир — лишняя фигура вовсей истории. Ты понимаешь?

— Нет.

— Тупица! Что говорила нам Кайе? Что у виолончелиста —крупная коллекция драгоценностей. Известная в Европе. Наверняка этот Кивиотоваривался где-нибудь у Буччелатти [27] в Нью-Йорке на Пятойавеню… Или у «Блэка, Старра и Фроста» [28]. Ну зачем ему, скажина милость, этот салун? Кататься в Питер, чтобы оценивать камни у какого-токозла, который тут же тебя и опустит? У скупщика краденого?

— А может, господин Шамне сбывал ему это самоекраденое, а? Краденое всегда стоит дешевле…

— А за границу как переправлять? Заносить сомнительные безделушкив таможенную декларацию? А вдруг они в розыске? Вдруг, перед тем как попасть кШамне, они были вырваны из чьего-то уха? Или сняты с чьего-то пальца?

Я задумалась.

— Но ведь ты тоже собираешься переправить меня вШвецию. Нелегально. Вот и он — нелегально… Используя свои каналы…

— Он же не дипломат. С дипломатической почтой это неуйдет.

— А если у него концы в каком-нибудьконсульстве? — убитым голосом сказала я. — Если здесь орудует целаяшайка? Под прикрытием одного-единственного виртуоза смычка?

Такая перспектива Монтесуму явно не устраивала.

— Придется подключать Акопку.

— В каком смысле — подключать?

— В прямом. Пусть возьмет пару мальчиков с загривкамипосолиднее. Они надавят на эту мокрицу в очках…

Я представила иссиня-бритого красавца Акопа, его добродушнуюулыбку серийного убийцы и подбородок педофила-растлителя.

— Ну, да, да! — сплюнула Монтесума, привыкшаяпонимать меня с полувзгляда. — Это, конечно, не лучший вариант… У Акопамозгов как у утконоса на выданье. Но ничего другого я не вижу. Куда тыуставилась?

Конечно же, мне показалось. Этого просто не могло быть. Немогло быть, потому что «Королева Реджина» давным-давно покинула не толькоПитер, но и российские территориальные воды. И все же, все же… Мне показалось,что в широком окне фитнес-центра, расположенного рядом с «АНТИКВАРНОЙ ЛАВКОЙ»,мелькнуло лицо Рейно…

Я тряхнула головой — и наваждение сразу же исчезло. Кромепризывно раскорячившегося тренажера, за стеклом ничего не было. Нервишки у меняи вправду ни к черту, Монтесума права.

— Да что с тобой? — начала терять терпение Монти.

— Нет, ничего. Показалось. Поехали отсюда.

…Мы покатили в центр.

Чтобы спустя каких-нибудь пять минут застрять в пробке. Стоямежду поганенькой «Нивой» и поганенысим джипом «Судзуки», мы продолжилидискуссию о достоинствах и недостатках Иллариона Илларионовича Шамне. И одостоинствах и недостатках нашего к нему визита.

Последних было явно больше, но я старалась не акцентироватьна них внимание, дабы не наносить лишней травмы Монтесуме. А потом и вовсезамолчала.

Приходится признать, что беседа с ювелиром провалилась. Илипочти провалилась. Она выглядела просто опереточной: две ряженые шантажистки иодин ряженый очкарик. И вообще — почему мы так доверились Кайе? С чего онавзяла, что Шамне — подпольный ювелир? И салон у него легальный, и канделябрынастоящие, и цены приемлемые. Только одно оказалось правдой — Шамнедействительно знал Киви. Но не слишком торопился афишировать это. И было что-тоеще, какой-то момент в беседе, когда оперетта едва не превратилась в оперу сдобротными декорациями и богатым реквизитом. Оперы я ненавидела, но было что-тоеще, — и Шамне по-настоящему испугался. Не упоминание о смерти Киви, нет.Совсем другое, гораздо более невинное, — но он испугался. Мне нужноостаться одной и все хорошенько об думать…