Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Наследницей была жена, — тихо сказалаКайе. — Во всяком случае, так было указано в завещании.

— А ты откуда знаешь? — удивилась я.

— Юри пока еще занимается этим делом.

— Тогда ты должна знать еще и то, что его жену убили впрошлом году.

— Веселенькая семейка, — присвистнулаМонтесума. — Покойников.

— Три года назад Киви попал в больницу, — Кайерешила добить нас своей осведомленностью. — В Швейцарии. Какой-то город…Шафхаузен… Да, Шафхаузен. У него были большие проблемы с почками, он едва неумер. Он тогда написал завещание на жену. Все состояние завещал ей…

Шафхаузен, Шафхаузен… Кажется, где-то я уже слышаланазвание. Ну, конечно, «помповое ружье, подарок Общества охотников швейцарскогокантона Шафхаузен». Сведения из репортерского блокнота Сергуни Синенко…

— Надо же, какой меценат, — Монтесума никогда неверила мужчинам, это было ее жизненным кредо. Единственное существо мужскогопола, которому она доверяла, был памятник Барклаю де Толли у Казанскогособора. — А потом жену нашли мертвой.

— Монти, нельзя же так! — не выдержала я. —Если бы ему расхотелось делиться ценностями с женой, он мог бы простопереписать завещание…

— Но теперь это неважно, — перебила меняКайе. — Другого завещания нет. Завтра должен приехать адвокат Киви.

— Зачем? — удивилась я. — Зачем адвокат, есливсе его богатство за бугром?

— Я не знаю. Но могу спросить у Юри…

— Сделай одолжение.

— Подвожу итог, — Монтесума снова взялакомандование на себя. — Мы с Варварой пошерстим остатки дружнойгостиничной команды.

— Там была еще и обслуга. Пять человек… — напомнила я.

— Не перебивай… Мелочовка потом. А Кайе будет снабжатьнас информацией. По мере поступления. Ты как, Кайе?

— Jah! — Величие жертвы было столь очевидно, чтоКайе даже покраснела и на глазах прибавила несколько сантиметров в росте.

И приступила к своим обязанностям немедленно. Она вынула изсумочки сложенный листок и протянула его мне.

— Что это? — Развернуть листок я не успела:Монтесума ястребом налетела на бумажку.

— Это адрес ювелира. Подпольного, — скромнообъяснила Кайе.

— Умница! Снимаю шляпу, — сказала Монтесума, котораявсегда носила только платки. — Твой будущий отпрыск будет тобой гордиться.А мы завтра же навестим старичка…

— Если у тебя будет еще одна возможность, Вари, —Кайе умоляюще сложила руки на животе. — Ты достанешь мне автограф ПолиныЧарской?

— Обязательно, — сказала я. Что еще мнеоставалось?..

* * *

Монтесума, которую я никогда раньше не видела в такомвозбужденном состоянии, вызвалась развезти нас. Сначала мы забросили Кайе на еезабытый богом проспект Обуховской обороны. Причем Кайе запретила шикарному,украшенному тонированными стеклами монтесумовскому «БМВ» приближаться к еехибаре ближе чем на два квартала. Я сидела на заднем сиденье и вполуха слушалаих ленивую перебранку.

— Мне бы не хотелось, чтобы возникли ненужныеразговоры, Монти…

— Тогда пригласи меня к себе, детка. Представишь менякак близкую подругу.

— Ну что ты! — не на шутку перепугаласьКайе. — Откуда у меня подруги с такими тачками? Юри не поймет…

— Прости. Совсем забыла, что ты у нас скромная дочьмеханика, который всю жизнь впахивал в парке аттракционов. И все твои подругиесли на чем-то и катаются, то исключительно на «чертовом колесе»… — ТутМонтесума не выдержала и стукнула кулаком по рулю. — Черт возьми, Кайе,что с тобой происходит?!! Но что дурного в том, если беременную женщину подвезлидомой? Даже если он увидит…

— Юри не увидит… Он на работе.

— Тем более не понимаю.

— Но могут увидеть соседи. Я бы не хотела давать повод…

— Пошла вон из машины, дура набитая! Кайе просияла, обнялаза плечи Монти, чмокнула в щеку меня, открыла дверцу и осторожно спустила ногина землю. Мы еще немного постояли, наблюдая за тем, как Кайе бредет по улице —с огромным животом, победоносным животом, Животом Начала Мира.

Монтесума открыла бардачок, вытащила оттуда устрашающеговида сигару, срезала ее кончик маленькой блестящей гильотинкой и закурила.

— Н-да, — сказала она, пуская дым через тонкие,как будто выписанные китайской тушью, ноздри. — Сама мудачка, муж —круглый идиот, район — дыра дом — дерьмо, комната — клоака, соседи — недоноски…Может быть, это и есть счастье, ты как думаешь, Варвара?..

…Промахнув город из конца в конец, мы тормознулись сразу затоннелем, на маленькой площади. Монтесума припарковала свой «БMB» у сетки стабличкой «ЦЕНТРАЛЬНАЯ СТАНЦИЯ АЭРАЦИИ» и вышла из машины. Я последовала еепримеру. Некоторое время мы пялились на свинцовые воды залива, а потомМонтесума сказала:

— Значит, ты отказываешься ехать ко мне?

— Прости, Монти… Я не хочу тебя подставлять. А если ктебе ввалятся жлобы из ментовки? К тебе или в «Бронепоезд»?

— Уже, — Монтесума задумчиво почесалабровь. — Дивное здесь место, Варька. Могла бы умереть и не узнать.

— Что — уже? — перепугалась я.

— Уже вваливались. Не забывай, что мои пальчикихватались за те же места, что и твои…

— И что?!

— А ничего. Я уважаемая бизнес-леди, подданная Швеции…

— И твоя мебель стоит на даче у губернатора… Я помню.

— Не только у губернатора. В общем, я устроила хипеж,сказала, что последний раз видела тебя шесть лет назад в Таллинском ботаническомсаду, прикрылась кое-какими именами… Так что здесь все в порядке. И у меня тыбудешь в безопасности.

— Нет. — Я обхватила Монтесуму за шею и прижаласьк ее железобетонному узкому плечу. — Нет.

— Как знаешь… План на завтра следующий. Приезжаешь комне в «Бронепоезд». С утра. Лучше к десяти. И не вздумай проспать. Приводимсебя в порядок и двигаем к ювелиру. Ясно?

Я приставила руку к голове и улыбнулась.

— Есть!

— Тогда пошла к чертовой матери, дура набитая!..

…Когда я вломилась в квартиру Сергуни, мой специальныйкорреспондент уже спал: прямо в одежде, свернувшись калачиком и спрятав рукипод мышками. Та часть лица, которую я могла разглядеть, была исполнена немойукоризны. Я тихонько согнала Идисюда, пристроившего свой хвост на Сергуниноймакушке, прикрыла самого Сергуню пледом и на цыпочках вышла на кухню.

На кухне, прямо посередине стола, стояла записка, подпертаябутылкой из-под текилы: «ЖДАЛ ДО 01 ч. 33 мин. СУКА!»

Вытащив из сумки футляр с ножом и бумажку с именамиподозреваемых, я вычеркнула из списка Полину Чарскую, поставила двавопросительных знака против Аурэла Чорбу, три — против Тео Лермитга и один —против Гюнтера Кноблоха. Еще в «Бронепоезде», когда снова всплыло онемеченноеназвание швейцарского кантона «Шафхаузен», я вспомнила, что коммерческиеинтересы Кноблоха распространялись не только на Германию и Россию, но и наШвейцарию.