На взводе. Битва за Uber - Майк Айзек

В компании причину знали все, и скоро ее узнал Джонс: работать на Uber было непрестижно. Водителей раздражала отвратительная связь со штаб-квартирой и частые изменения почасовых ставок. После того как Uber запустил карпулинговый сервис в Нью-Йорке, офис разослал водителям опросник – выяснить, как идут дела. Изучив полученные ответы, один из менеджеров выразил недовольство орфографическими и грамматическими ошибками водителей. «Господи, поверить не могу, что голоса этих людей засчитываются наравне с нашими», – съязвил он, обращаясь к подчиненным.

В результате водители чувствовали себя расходным материалом. По правде говоря, так оно и было. На внутрикорпоративных презентациях продакт-менеджеры подчеркивали, что «рейтинг удовлетворенности» среди водителей – и без того низкий – резко упал в начале 2016 года. Каждые три месяца из Uber уходили примерно четверть водителей. Они были настолько недовольны условиями работы, что компании приходилось привлекать новых водителей из самых разных ресурсов. К последним относились как явные, вроде Lyft и таксистов, так и не столь явные, вроде получающих минимальную зарплату в McDonald’s и Walmart и даже неумех из альма-матери Джеффа Джонса, Targét.

Как и Энтони Левандовски чуть ранее, Джонс проникся симпатией к Каланику после его выступления на TED-конференции. Они разговорились, едва только глава Uber сошел со сцены, и речь, в частности, зашла о том, как улучшить безобразную репутацию компании. Сам продукт нравился всем – в отличие от бренда. Джонс же занимался именно брендами. Каланику не пришлось долго его упрашивать. Титул «президента райдшеринга» и портфолио, столь же туманное, сколь и обширное, говорили за себя.

На практике Джонс взял на себя большинство маркетинговых функций старшего вице-президента Райана Грейвза. В Uber Грейвз был с самого начала, но он никогда не был гуру маркетинга. Репутация компании упала на самое дно, ей требовался профессионал. Грейвза отодвинули в сторону, вручив утешительный приз – «сосредоточиться на экспериментах» вроде служб доставки продуктов и посылок173.

Джонсу предстояло решить две задачи: раскрутить маркетинг и решить проблему с водителями. Грейвз этими проектами пренебрегал. Он так и не построил функционирующий аппарат трудовых ресурсов компании, не создал эффективный способ разбора жалоб от миллионов работающих на фрилансе «водителей-партнеров».

И вот теперь, всего лишь через несколько недель после вступления в новую должность, Джон сидел в штаб-квартире Uber перед лэптопом, лицом к лицу с сотнями рассерженных водителей.

Его план заключался в том, чтобы для начала попытаться улучшить отношения с ними через вопросно-ответную сессию в Facebook. Водители воспользовались возможностью излить недовольство.

«Что вы будете делать со своими водителями, когда на дороги выйдут беспилотные машины?»

«Будете ли вы раздавать водителям фондовые опционы, когда появятся самоуправляемые автомобили?»

«Uber не забыл, что компанию построили водители?»

«Почему водителей выставляют за дверь, когда именно им Uber обязан своим успехом?»174

Водители забрасывали Джонса вопросами и обвинениями. Вся копившаяся годами агрессия вылилась на Джонса. За тридцать минут он успел ответить только на двенадцать вопросов – времени разобраться со всем, что набралось за годы, не хватило, и он это понял. После того как ассистент объявил, что Джонсу надо бежать, аудитория взорвалась.

«Вы ясно дали понять (если и были какие-то сомнения), что вам НЕТ ДЕЛА до водителей. От всей души (знак среднего пальца)»175, – написал кто-то.

Глядя на экран ноутбука, Джонс покачал головой. И во что он только ввязался?

В то время как Джонса освистывали в Интернете, Каланик осваивал новый стиль жизни – плейбоя-миллиардера[75].

Во времена Scour Каланик жил с родителями. В первые годы Uber он предпочитал завернуться для удобства в таблицу Excel, а не тратить деньги на стринги в «Голд Клаб»[76]. (Однажды вечером Каланик отправился с несколькими друзьями туда, где достал ноутбук и начал работать.) Теперь, когда Uber стал единорогом, Каланик поднял уровень, в основном с помощью одного человека: Шервина Пишевара, друга и одного из первых инвесторов. Пишевар и помог Каланику выпустить на волю сидевшего в нем боллера.

Плотный, коренастый, с гладко причесанными волосами, Пишевар был из тех инвесторов, у которых дружба и соперничество шли рука об руку. Сегодня он мог осыпать предпринимателя комплиментами, а завтра разругаться с ним из-за условий соглашения. Его влекло в круг сильных и влиятельных, и он не упускал возможности оказаться в нем.

Один такой шанс представился и с новым другом Калаником, которого Пишевар убедил позволить его фирме, Menlo Ventures, инвестировать в Uber. Основную работу по сделке взял на себя его партнер, Шон Кэролан. Но лавры присвоил Пишевар. А чтобы доказать Каланику свою преданность, он даже выбрил у себя на затылке слово UBER.

Годы спустя Пишевара обвинят в неподобающем сексуальном поведении. В одном предполагаемом эпизоде участвовала Остин Гейдт, работавшая когда-то у Каланика. На тематической праздничной вечеринке Uber в 2014 году – эпоха «ревущих двадцатых» – Пишевар, заявившийся туда с живым пони на поводке, запустил руку ей под платье. Пишевар оспорил ее показания, а бывший с ним в тот вечер приятель заявил, что Пишевар «не мог трогать Гейдт, потому что в одной руке держал поводок пони, а в другой стакан»176.

«Теперь Каланик – рок-звезда», – сказал Пишевар, подбивая Трэвиса принять соответствующий стиль жизни. Однажды, когда Каланик летел в Лос-Анджелес из Панамы, Пишевар послал своего помощника встретить его в аэропорту. На заднем сиденье лежал костюм, чтобы Каланик мог переодеться. Главу Uber приглашали на вечеринки в Беверли-Хиллз, где светились такие знаменитости, как София Буш и Эдвард Нортон. Частым гостем в этом кругу бывал Леонардо Ди Каприо.

Близкие друзья Каланика называли это «аспирационным синдромом боллера». Задолго до Uber он мечтал раскатывать в лимузинах, встречаться с красотками и удостаивать своим присутствием правильные вечеринки. Теперь ему выпало жить в своей мечте, Каланик наверстывал упущенное. Цена допуска – возможность получить небольшое, но значительное количество акций Uber, доступных изначально только членам нового круга знаменитостей[77]. (Некоторые имели стратегическое значение; в мире стартапов селебрити часто рекламировали новые приложения в обмен на акции или кэш.)