Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

Своим прекрасным танцем они словно говорили: «Не вмешивайся,Лиз. Ты сыграла свою роль в этих отношениях. Теперь мы сами решим, что делать.А ты живи дальше».

Прошло немало времени, я наконец открыла глаза… и поняла,что все прошло. Не только мое супружество и развод, но и чувствонезавершенности, унылая пустота и меланхолия… все прошло. Я чувствовала себясвободной. Позвольте уточнить: я вовсе не хочу сказать, что с тех пор большеникогда в жизни не вспоминала о бывшем муже и не испытывала при этом никакихэмоций. Но благодаря ритуалу на крыше в моей душе появилось особое место, кудаможно было бы отправить эти мысли и чувства, когда они возникнут вбудущем, — а они будут возникать всегда. Зато теперь, когда это случится,я отправлю мысли сюда, на эту крышу моей памяти, под опеку двух душ, светящихсяпрохладным голубым светом, которые все понимают и будут понимать всегда.

Для этого и существуют ритуалы. Люди проводят религиозныецеремонии, чтобы создать безопасное место для хранения самых сложных чувств,будь то счастье или горе, чтобы не пришлось вечно таскать переживания с собой,как тяжкий груз. Нам всем нужно место для хранения эмоций. Я верю, что, если вкультуре или религиозной традиции отсутствует ритуал, необходимый человеку,можно изобрести собственную церемонию и своими силами наладить поврежденнуюэмоциональную систему, как сделал мой изобретательный и щедрыйпоэт-водопроводчик. Главное — провести «домашнюю» церемонию искренне, и тогдаБожья милость обеспечена. Ведь именно для этого нам нужен Бог.

Я встала и выполнила стойку на руках на крыше моей гуру,празднуя свое освобождение. Я чувствовала ладонями пыльную плитку. Ячувствовала свою силу и равновесие. Легкий ночной ветерок овевал мои босыеступни. Бесплотная душа, излучающая прохладно-голубое сияние, не способнасделать стойку на руках, однако человеческому существу такое под силу. У насесть руки, и если мы захотим, то можем опереться на них. В этом наше преимущество,прелесть пребывания в смертном теле. Именно поэтому мы нужны Богу. Ведь Емунравится чувствовать мир нашими ладонями.

Сегодня уехал Ричард из Техаса. Улетел домой, в Остин. Япроводила его в аэропорт, и нам обоим было грустно. Мы долго стояли натротуаре, прежде чем он зашел в терминал.

— Что же я буду делать без моей Лиз Гилберт? Даже ненад кем поиздеваться будет, — вздохнул Ричард. А потом сказал: — Тебеашрам пошел на пользу. Ты выглядишь совсем иначе, чем несколько месяцевназад, — как будто сбросила часть уныния, что вечно таскала за собой.

— Я сейчас очень счастлива, Ричард.

— Ну тогда запомни: все твои несчастья будут поджидатьтебя у выхода, а вот брать их с собой или нет — дело твое.

— Я не стану их брать.

— Вот и умница.

— Ты мне очень помог, — призналась я. — Тымой ангел с волосатыми руками и грязью под ногтями.

— Мои бедные ногти так и не пришли в себя послеВьетнама.

— Могло быть и хуже.

— А для многих ребят и было хуже. Хорошо хоть ноги примне. Нет уж, сестричка, в этой жизни мне досталось непыльное воплощение… Да итебе — никогда об этом не забывай. Может, в следующей жизни станешь одной изтех индианок, что ворочают булыжники у дороги, — тогда поймешь, что жизньне сахар. Так что цени, что имеешь. Учись благодарности, дольше проживешь. Изнаешь что, Хомяк? Сделай одолжение, начни жить по-настоящему.

— Я уже живу.

— Нет, я о другом. Найди человека, которого могла быполюбить. Выжди столько, сколько нужно, чтобы залечить раны, но потом все жевпусти кого-нибудь в свое сердце. Не превращай свою жизнь в памятник Дэвиду илибывшему мужу.

— Не буду, — ответила я. И вдруг поняла, что этоправда — не буду. Давняя боль от потерянной любви и прошлых ошибок словнорастворилась перед глазами, исчезла благодаря пресловутой целительной силевремени, терпению и Божьей милости.

И тут Ричард снова заговорил, мгновенно вернув мои мысли кболее примитивным жизненным реалиям.

— Знаешь, говорят, секс — лучший способ избавиться отголовной боли.

Я рассмеялась.

— Ну все, Ричард, с меня хватит. Теперь можешьвозвращаться в свой Техас!

— Пожалуй, я так и сделаю, — ответил он, окидываявзглядом пустынную аэропортовскую стоянку. — Что за польза торчать тут бездела?

На обратном пути в ашрам, проводив Ричарда в аэропорт, ярешила, что чересчур много болтаю. По правде говоря, я всю жизнь былаболтушкой, но за время своего пребывания в ашраме разболталась окончательно.Мне осталось жить здесь еще два месяца, и я не хочу профукать свой уникальныйшанс духовно развиваться, променяв его на беспрерывное светское общение иболтовню. Я с удивлением выяснила, что даже здесь, на противоположном концесвета, в возвышенной обстановке ашрама, я все равно умудрилась создать вокругсебя атмосферу коктейльной вечеринки. И я постоянно болтаю не только с Ричардом— хотя основной треп, конечно, с ним. Всегда находится кто-нибудь покалякать. Ядаже поймала себя на том, что назначаю встречи знакомым (заметьте, все этопроисходит в ашраме!), а иногда и говорю что-то типа: «Прости, я не смогусегодня с тобой пообедать, так как обещала Сакши посидеть с ней. Может,перенесем на следующий вторник?»

Та же история преследует меня всю жизнь. В этом вся я. Но впоследнее время мне пришло в голову, что моя общительность может тормозитьдуховное развитие. Недаром молчание и уединение считаются общепринятымидуховными практиками. Умение сдерживать речь — один из способов препятствоватьрастрачиванию энергии, которая в данном случае льется из ротового отверстия,изматывая говорящего и наполняя мир нагромождением слов, а не безмятежностью,покоем и блаженством. Свамиджи, учитель нашей гуру, был большим поборникомтишины в ашраме и горячо рекомендовал ее в качестве духовной практики. Онназывал молчание единственной истинной религией. Поэтому просто нелепо, что ятак много болтаю именно здесь, в одном из немногих мест в мире, где должна — иможет — царить тишина.

И вот я решила покончить со своим статусом светской дивыашрама. Никакого больше трепа, сплетен, шуточек. Пора покончить со стремлениемвечно быть в центре внимания и тянуть разговор на себя. Выписывать словесные паза плату и комплименты. Пора меняться. Отныне, со дня отъезда Ричарда, я станусовершенной тихоней. Это будет сложно, но не невозможно, так как молчаливость вашраме весьма уважаемое качество. Все живущие здесь будут готовы меняподдержать, истолковав мое решение как дисциплинированный поступок во имядуховного совершенствования. В нашем книжном магазине даже продают маленькиезначки, которые можно цеплять на себя: «Я соблюдаю обет молчания».

Надо купить таких штуки четыре.

По пути в ашрам позволяю себе предаться фантазиям о том,какой теперь стану молчуньей. Я буду говорить так мало, что прославлюсь на весьашрам. Обо мне будут говорить: «Та молчаливая девушка». Я буду послушнопридерживаться расписания, в одиночестве принимать пищу, ежедневно часамимедитировать и оттирать полы в храме, не издавая ни звука. Единственнымспособом общаться с окружающими станет благостная улыбка, свидетельствующая обезмятежности и добродетельности моего самодостаточного внутреннего мира. Людиначнут обо мне говорить. Им станет любопытно: что это за молчаливая девушка вглубине храма, которая вечно трет полы, опустившись на колени? Она никогда неразговаривает. Такая таинственная и непонятная. Даже трудно представить, какойу нее голос. Когда она идет по тропинке в саду, даже ее шаги не слышны. Онадвигается бесшумно, как ветер. Наверное, эта девушка пребывает в состояниипостоянного медитативного единства с Богом. Никогда еще не приходилось видетьболее спокойного человека…