Человек, который умер дважды - Ричард Осман

Лэнс? Маловероятно, что Дуглас ему сказал, зато более вероятно, что он оставил бы пакетик.

И у Шивон, мамы Поппи, такой браслетик есть. Мог Дуглас сказать Поппи, а та – своей маме? Шивон на вид скромная тихоня – но вообще мы все такие.

Мартин Ломакс? Но ему я дала браслет уже после того, как камера записала события того дня. И конечно, не мне говорить, но я уверена: этот браслет сразу после нашего ухода отправился в помойку. Я, кстати, переправила его пять фунтов в «Жить с деменцией». Кассирша в банке, судя по лицу, тоже много лет не видела чеков.

Так, кто еще? Несколько человек из поселка. Колин Клеменс, Гордон Плейфейр, Джейн из Ларкина – та, у которой роман с Джоффом Уиксом (как будто мы все слепые и не знаем об этом). Вообще-то свой браслет она подарила Джоффу, так что и его надо бы учесть.

И еще, конечно, Богдан. Чуть не забыла о нем.

Мы проговорили битый час. Кто, почему, когда, как? Потом приехал таксист Марк. Кендрику пора было возвращаться домой. Все мы крепко обнялись на прощание!

Ибрагим задремал – он не в лучшей форме, – поэтому мы с Элизабет ушли. Рон сказал, что проводит Кендрика и вернется к нему смотреть фильм.

А теперь – только между нами.

Я как раз распрощалась с Элизабет, когда меня осенило. Сообразила, как точно можно опознать мотоциклиста. Я готова была окликнуть ее, но подумала: нет, Джойс, хоть раз в жизни выступи соло. Попробуй обойтись без Элизабет.

И вот сегодня утром я на микроавтобусе уехала в Файрхэвен. Прошлась теми же улочками до Файрхэвенского вокзала. Немножко медленнее, чем в тот раз, потому что Элизабет вечно гонит как на пожар. Я знаю, что она не нарочно, но так уж получается.

Я прямиком отправилась в камеру хранения и, как и надеялась, застала на месте милую девочку со стрижкой и наушниками. Она меня даже узнала, что очень приятно! Меня никто никогда не узнаёт.

Она сняла свои безмолвные наушники, и я спросила, как у нее дела, а она ответила «спасибо, хорошо». Я поинтересовалась, отвязался ли от нее управляющий из «Косты», а она сказала, что пристает хуже прежнего и даже предлагал довезти ее домой на мотоцикле. Я заметила, что мой опыт общения с мужчинами на мотоциклах довольно скуден, и мы обе посмеялись, как будто знаем жизнь, хотя ни она, ни я не знаем. Она предположила, что мне нужно что-то взять из своей ячейки, а я сказала, что мне кое-что нужно от нее и забавно, что мы как раз заговорили о мотоциклистах. Тогда она стала слушать внимательнее.

Видите ли, когда я вчера попрощалась с Элизабет, в моей голове мелькнула мысль: эта девочка в камере хранения, кажется, серьезно относится к делу и работает как следует. Я подумала, что она ни за что не пропустила бы к ячейкам человека в мотоциклетном шлеме. И оказалась права.

Она извинилась, что не запомнила того дня, о котором шла речь, – работа у нее, если ее послушать, ужасно скучная, – но подтвердила: да, она никогда никого не пропускает, пока не увидит ключ и лицо. Если придет человек в шлеме, ему придется шлем снять. Я спросила, есть ли над ее местом камера наблюдения, и оказалось, есть, потому что сотрудника, который работал до нее, уволили за просмотр порнографии на ноутбуке. Она заметила, что не винит его, дни здесь тянутся очень медленно.

Я ее поблагодарила, а она спросила, почему я всем этим интересуюсь, а я – мол, не могу сказать, так как дело здесь государственное. Видели бы вы ее лицо! Разве решилась бы я заявить такое, будь рядом Элизабет? Не думаю. Надо почаще полагаться на себя.

После я той же дорогой, что и в прошлый раз, дошла до полиции – хотела рассказать Донне о камере наблюдения. Конечно, я постоянно забываю, что Элизабет всегда известно, когда Донна дежурит; я же Донну не застала. Так что, может быть, не следует полагаться исключительно на себя. Это как ходьба по канату.

Вернувшись домой, я рассказала Элизабет, чем занималась, и она порадовалась моей изобретательности, но и расстроилась из-за того, что сама не догадалась. «Почему ты не поделилась со мной, Джойс?» – спросила она, а я ответила, что мне это только в автобусе пришло в голову. Тогда Элизабет назвала меня страшной вруньей, и, конечно, она права. Я ей обещала, что больше не стану действовать в одиночку, а она посоветовала не давать обещаний, которые я не сумею сдержать.

Элизабет послала Донне сообщение насчет камер, так что мы, вполне вероятно, скоро выясним, кто открывал ячейку. И надеюсь, это поможет узнать, кто убил Дугласа и Поппи.

Куперсчейз невероятно хорош в лучах позднеосеннего солнца. Одна из лам с любопытством наклоняет голову и тянется к Донне из-за белого заборчика. Донна кивает ей, желая доброго утра. На озере справа от нее гусь промахивается мимо берега и плюхается брюхом в воду. Она готова поклясться: он огляделся, пытаясь понять, не заметили ли такого позора другие гуси.

Впереди на лавочке сидит женщина с тростью, подставляя лицо солнцу. Донна задумывается, не одиноко ли ей, но к женщине тут же подсаживается мужчина в панаме, держащий в руках бутерброды и две газеты. Ему – «Дэйли мейл», ей – «Гардиан». Как это они продержались столько лет, гадает Донна. Конечно, сердцу не прикажешь.

Она обгоняет еще одну парочку, держащуюся за руки, – оба с улыбкой желают ей доброго утра. Они идут по тропинке, чтобы посидеть у озера.

Когда же у Донны будет тот, с кем она сможет пройтись, взявшись за руки, и посидеть у озера?

Ближе к поселку дорожка расширяется. Крайнее здание – хоспис «Ивы». Донна была в нем, когда Элизабет решила познакомить ее с Пенни – бывшей полицейской и лучшей подругой Элизабет. Ее, конечно, уже нет. Там лежат какие-то другие несчастные.

Попадет ли туда когда-нибудь Элизабет? Или Джойс? Или Рон? Уж точно не Ибрагим. Расстроившись от мысли, что кто-то из них может до такого дойти, Донна обходит «Ивы», не поднимая головы.

Дом Ибрагима – впереди, слева от нее, за пылающим осенними красками сквериком. Дама в ходунках сторонится, пропуская Донну, и говорит:

– Выше голову, милая, может, ничего и не случится.

Донна неловко улыбается в ответ.

«Может, ничего и не случится». Ну да, в том-то и беда.

Поднимаясь по лестнице, Донна не в первый раз задается вопросом: что она здесь делает? Тяжелые времена случаются у всех, правда? Любой из нас порой чувствует себя подавленным. Но не каждый ведь бросается выплакивать свои беды психотерапевту? Там, откуда она родом, это не принято. В Стретеме не ходят на терапию. Можно поплакать на плече у друга. И услышать от него: «Соберись!»

Но в Файрхэвене у Донны нет друзей, потому она сюда и пришла.

Поднявшись на площадку, Донна видит открытую дверь. Ибрагим уже немножко передвигается по комнате и встречает ее нежнейшими объятиями.

– Садитесь, садитесь, – просит Донна.

Ибрагим, опираясь на подлокотники, с неуклюжей грацией опускается в кресло. Донна садится напротив – в потертое кресло под картиной с лодкой. Обычная сотрудница полиции, невзначай навестившая доброго знакомого, а то, что он еще и психотерапевт, – это случайность. Нет, она не затеет личного разговора – теперь, когда она пришла сюда, эта идея кажется ей глупой. Они всего лишь посмотрят видео с камер. С ней все в порядке, просто загрустила чуток.