Странная погода - Джо Хилл

– Есть что-то, что мне следовало бы знать про пистолет?

– Да-а, – протянул Келлауэй. – Если бы его у меня не было, людей погибло б куда больше.

Риклз не отозвался. Целую минуту они ехали в неловком молчании, потом другую, и наконец Риклз, буркнув себе под нос какое-то неразборчивое ругательство, включил радио. Весь обратный путь они слушали новости по радио, не обмолвившись друг с другом ни словом. Взрывы бомб в Ираке. Санкции против Ирана. И плохие вести для пожарных, старавшихся утихомирить пожарище в Окала: ветер менялся на восточный. При ожидавшихся умеренных порывах пожар теперь угрожал жилым и хозяйственным строениям на западной окраине Сент-Поссенти.

«Больше об этом, – пообещал ведущий, – мы расскажем по мере развития событий».

18 час. 27 мин.

– Мы едем? – капризно спросила Дороти. – Или тут сидеть собираемся?

– Посидим здесь всего минутку, – отозвалась Лантернгласс. – Мамочке, возможно, понадобится позвонить.

Они сидели в машине напротив телестудии с опущенными стеклами окон, в салоне звучала тихая музыка. Лантернгласс вновь прокручивала в памяти то, что говорил Келлауэй, и то, как он это говорил.

Смотреть на нее Келлауэю не хотелось, но приходилось: когда их взгляды встречались – она чувствовала, что он ее ненавидит. Ей хотелось подколоть его, хотелось увидеть, чем он ответит. Теперь она узнала.

О чем он заставил ее думать, так это о пистолете: большой револьвер вроде того, с каким герои-шерифы наводили порядок в ковбойских фильмах. Мысленно ей представилась громадная пушка с оттянутым назад курком – лежит себе на пассажирском сиденье машины, пока та мчится по тряской, истерзанной колеями грязной дороге. Когда машина тормозит, пушка поблескивает и ползет чуть дальше по сиденью, к краю. Любому дураку ясно, что произойдет, если она грохнется. Бабахнет. Мерзкое представление появилось: если Келлауэй грохнется, то он тоже бабахнет.

Она спросила, его ли был пистолет, и он ответил: «А вам бы не понравилось, если б так оно и было?» А почему ей это должно нравиться?

– Мам! Мне пописать надо!

– Вечно тебе писать надо. У тебя мочевой пузырь с лесной орех, – ворчала Айша, берясь за телефон и набирая номер Ричарда Уоткинса из полиции штата.

Уоткинс ответил со второго гудка:

– Администрация шерифа, округ Флаглер, говорит Ричард Уоткинс из услуг потерпевшим, чем могу вам помочь?

– Ричард Уоткинс! Говорит Айша Лантернгласс из «Сент-Поссенти дайджест».

Год назад она написала заметку о Уоткинсе после того, как тот создал группу посттравматической поддержки детей, организовав вывоз ребятишек в Орландо, где они могли поплавать с дельфинами. Айше это дело показалось миленьким (к тому же и классной рекламной приманкой), но Дороти с ней не согласилась, сказав, что дельфинам, наверное, понадобится создать собственную группу посттравматической поддержки, поскольку их держат взаперти, как заключенных, которым приходится потешать туристов, если они хотят быть сытыми.

– Привет, – сказал Уоткинс. – Если вы по поводу стрельбы в торгцентре, то обращайтесь в Управление полиции Сент-Поссенти. Это их дело, не наше. Если вы по поводу пожара, то вешайте трубку и поторопитесь в редакцию собрать свои шмотки до того, как все это место накроет дымом. Ветер в вашу сторону дует. Завтра утром, возможно, будет отдано распоряжение об эвакуации.

– Без трёпа? – спросила она.

– Никакого трёпа.

– Хм.

Дороти пнула ножкой в спинку ее сиденья:

– Мам!

– Слушайте, Уоткинс, – заговорила Лантернгласс, – вообще-то я звоню узнать, знаете ли вы, кто в Администрации шерифа документами занимается. Разводы, вызовы в суд – такого рода бумаги.

– Занимаются ими многие, но главным распорядителем является Лорин Акоста. Если хотите выяснить о ком-то, кому такие документы выдавались, то она либо сама их вручала, либо может сообщить, кто вручал.

– Отлично. Я могу переговорить с ней?

– Могу дать вам номер ее сотового. Не знаю, ответит ли она. Она на Аляске. Совершает круиз со своими сестрами. Фотографируют айсберги, оленей и всякое такое, от одной мысли о котором мороз дерет по коже. Северный полюс – это ее бзик. В декабре она раздает повестки с вызовом в суд, надевши колпак Санта-Клауса.

– Блеск! – воскликнула журналистка. – Ничто так не создает у людей рождественского настроения, как женщина в колпаке Санты, вручающая им свидетельства о разводе. Ага, давайте мне ее номер. Мне просто нужно с ней парой слов обменяться, если у нее будет минутка.

Дороти опять пнула ногой в сиденье матери, как раз когда она поблагодарила Уоткинса и нажала на отбой.

– Не хочешь перестать? – произнесла мать.

– Не хочешь, чтоб я все заднее сиденье описала?

– По дороге «Макдоналдс» будет. Можем воспользоваться тамошним туалетом. – Она завела «Пассат» и развернулась, направив машину в сторону улицы.

– Где-нибудь еще, – возразила Дороти. И дернула за ухо своей кошачьей шапочки. – «Макдоналдс» не отвечает моим этическим стандартам. Мясо – это убийство.

– Не хочешь узнать об убийстве побольше? – выговорила мать. – Пни еще разок в спинку моего сиденья – узнаешь.

20 час. 11 мин.

Риклз довез Келлауэя до своей гасиенды на бульваре Киви, где тот оставил машину. Начальник полиции сказал, что заедет завтра за Келлауэем до одиннадцати и они вместе поедут в торгцентр.

– Я могу вас и там встретить, – заметил Келлауэй. – Так было б легче.

Он вышел из пикапа, туфли его захрустели на толченых ракушках.

– Лучше приехать вместе. К церемонии зажжения свечей. Журналюги захотят запечатлеть твое возвращение на работу. – Свечи предстояло зажечь в дворике закусочных, перед каруселью, чтобы почтить погибших. После чего торговый центр устраивал особый День поминовения со скидкой от 20 до 40 процентов на избранные товары в каждом магазине.

– Кого заботит, что журналюги хотят? – Келлауэй стоял во дворе, разглядывая пикап Риклза.

Риклз оторвал одну руку от руля и нагнулся через пассажирское сиденье к Келлауэю. Он улыбался, но взгляд его был холоден, почти недружелюбен.

– Приходится. Лантернгласс неутомимая антирасистка-активисточка, того типа личность, которая убеждена, что каждый коп ждет не дождется, когда можно направить брандспойт на толпу черных. Только ее не обдуришь, а ты только что прямо-таки умолял ее покопаться в твоем прошлом. Не знаю, какие сомнительные гадости ты натворил, но уверен: к концу недели я буду читать об этом, если не раньше. Если ты еще сохранил хоть сколько-то разума, то завтра с самого утра побрейся хорошенько, набрызгайся лучшим одеколоном, какой у тебя есть, и будь готов зажечь со мной свечи в одиннадцать утра. Пресса ленива. Если поднести ей душещипательную историю на серебряном блюде, они ее схавают. И нужно содержать их в сытости. Иначе они могут обратить свои вилки с ножами на тебя, кэ’пиш?[64]