Долгое падение - Дениз Майна

Но полиция наготове. Вход к камерам узкий и перекрыт строем конных полицейских, держащих дорогу открытой, чтобы тюремный автофургон не остановили.

С момента вынесения приговора главная цель всех органов правосудия – позаботиться о том, чтобы Мануэль не умер, пока его не казнят. Охранники будут сидеть с ним, спать с ним, они будут находиться в его компании каждый момент отныне и до повешения, чтобы он не смог одурачить правосудие.

Спустя несколько минут маленький черный тюремный фургон стремительно выезжает из огороженного двора, черный дым вырывается из непрогретого двигателя. Коней сдерживают, женщины кричат. Они кидают свои камни и вопят слова, которые женщинам знать не следует. Они гонятся за фургоном по улице до угла и наблюдают, как он накреняется на повороте. Фургон уходит. Тогда они останавливаются, тяжело дыша открытыми ртами. Они думали, что их ярость станет меньше, но это не так. Их злоба вскипела, но теперь ее не на кого направить.

Все еще тяжело дыша, они направляются обратно в сердце толпы перед судом, зная, что сейчас не готовы к любой другой кампании – во всяком случае, пока.

Тот фургон был приманкой. Спустя час отъезжает настоящий фургон, и некоторые из задержавшихся получают второй шанс погони.

На тротуаре журналисты расспрашивают людей об их впечатлениях. Фотографы из прессы щелкают вспышками, снимая торжествующую толпу. Телевизионная камера размером с пушку установлена на автомобильный прицеп перед судом. Режиссер велит человеку с микрофоном подать назад:

– Еще дальше, Билл, все еще видим только твое плечо.

Это первое криминальное дело, которое когда-либо передавалось по шотландскому телевидению.

Толпа вокруг остановленного автобуса Корпорации рассеивается. Со звоном колокольчика автобус рывком трогается с места и медленно катит прочь. Сосальщица мятных лепешек решает, что никто даже не упомянет, что она была здесь во время всех этих событий. Она расправляет полы своего пальто. Ей неинтересны такого рода события. Такого рода люди. Она просто ничего об этом не расскажет. Хотя ее невестка такого рода человек, и можно рассказать ей. Она перечисляет свои впечатления, пока автобус едет по мосту Альберта: неподвижность, воющий рев, погоня за фургоном, автобус опустел, но она осталась в нем, потому что просто не интересуется такого рода вещами.

Край толпы редеет, и новости устремляются в давящуюся от смога долину Солевого рынка, вверх по Хай-стрит, в земли кафедрального собора и Некрополиса. Они бушуют в магазинах и на остановках, вокруг угрюмых черных зданий покрытого копотью города.

Незнакомые люди останавливают друг друга, чтобы расспросить, присоединяются к беседам без приглашения.

Передаваясь из уст в уста, новости пересекают реку. Они устремляются по черным пасмурным проходам между многоквартирными домами Горбалза и в зеленые пригороды Саутсайда. Тучей летя на восток, новости достигают верфей и сухих доков. Машинисты подъемных кранов спускаются из своих высотных кабин, чтобы выслушать вести. Сварщики останавливаются, не закончив шва. Спеша вдоль реки, в Гилморхилл, новости достигают ушей студентов, и матрон, и академиков. Переведенные на польский, гэльский, итальянский и французский языки, они летят на восток вдоль железнодорожных путей, через закрытое общество и осыпающиеся многоквартирные дома Деннистауна – района, который, по слухам, возник с той поры, как цирк Буффало Билла выступал здесь на пустыре.

Новости врываются в дверь таверны «Голова сарацина», объявляясь в желтом от дыма воздухе. Двое мужчин, сидящих на тех самых местах, где Адам Смит[67] и доктор Джонсон[68] состязались в питии и сквернословии, чокаются стаканами и радостно кричат.

Новости врываются в пабы с фасадами, на которых начерчены призывы ненавидеть католиков, ужас протестантов; эти язвы растравляются и гноятся со времен Реформации. Новости затопляют темный «Паркхед фордж»[69], где работают ирландские католики-иммигранты, потому что никто из людей, имеющих выбор, не стал бы выполнять такую работу.

Далеко на побережье Аргайла[70] новости достигают ушей Бриджит Мануэль, сидящей на кровати в темном номере отеля, оплаченного газетой «Эмпайр ньюс». Она баюкает маленькую гипсовую статуэтку святого Антония, которую привезла с собой из дома, и плачет, пока ее муж вешает телефонную трубку.

Новости путешествуют на север, быстро, по железнодорожным путям и трамвайным линиям, ударяются о крепкий черный базальтовый утес Кампси-Феллс[71] и откатываются обратно, гремя через город.

За час до того, как вечерние выпуски газет высыхают после прессов, все в Глазго уже знают, что его повесят через месяц, – и празднуют, потому что тогда их беды останутся позади.

На следующий день после того как Мануэля признали виновным, его отцу и матери разрешили посетить Питера в кабинете начальника тюрьмы Барлинни.

Бриджит Мануэль сидит, выпрямившись. Сэмюэль стоит позади нее, вцепившись в спинку стула. Суета за дверью говорит им о приближении их приговоренного сына. Дверь открывается, и Питера вводят три офицера. И Бриджит, и Сэмюэль ожидают, что он будет зол, но он не зол. Питер возбужден. Он в приподнятом настроении. Он хочет поговорить о суде.

Бриджит сперва довольна; чувствует облегчение мужа за своим плечом. Теперь она понимает – Сэмюэль тоже ожидал, что Питер будет зол, хотя никогда об этом не говорил.

Питер садится на поставленный для него стул. Он хочет поговорить о том, что случилось, кто что сказал и что он об этом думает. Он знает, что «Эмпайр ньюс» купили рассказ его матери за большую сумму. Он поощрял своих родителей заключить эту сделку. Он думает, что через родителей обращается напрямую к прессе. Он не знает, что Бриджит взбесила «Эмпайр ньюс» всеми своими условиями: она не будет говорить о суде, или преступлениях, или о любом из тех бедных людей; она не будет описывать ночь признаний или их нынешнюю встречу; она будет говорить только о том, каким мальчиком был Питер, когда рос, как сильно она его любила и молилась за его душу.

Но Питер думает, что через нее дает пресс-конференцию.

Он рисуется, говоря о приговоре лорда Кэмерона. Питер хотел произнести речь в конце суда, после вынесения вердикта. Он хотел обратиться к залу, он обдумывал, что сказать: о том, как ему досталось в прессе, о поведении Гаральда Лесли, – но Кэмерон отказал.