Взлетная полоса - Александр Беляев

– Бери после.

– Ты не подумала. А если сдача вдруг почему-либо сорвется? Сама понимаешь: и приемная комиссия может задержать, да и работа может затянуться:

– Но в мае мне просто некуда ехать. Купаться в холодной воде я не могу. А кататься на лыжах в Мурманске ты не захочешь.

– Значит, будем ориентироваться на конец сентября. В Сухуми купаться еще вполне можно.

– И все-таки я на твоем месте вернулась бы в Речинск, – снова сказала Юля.

– Нет, ты совершенно невыносимый человек! – намазывая хлеб икрой и засовывая его в рот, вздохнул Руденко. – С тобой невозможно говорить. Ты ничего не желаешь понимать. Отправляйся-ка лучше кататься на своих лыжах. А я сосну. Я устал. И дорога утомила меня еще больше.

Юля надела новый свитер и молча вышла из комнаты. Лыжи она хранила внизу, в маленькой кладовой возле дежурной. Ботинки на ней были еще с утра. Она встала на лыжи, застегнула крепления и поехала через парк к Москве-реке. Разговор с мужем оставил у нее неприятный осадок. И больше всего ей не нравилась его неискренность. Она отлично знала: Игорь давно уже спит и видит себя руководителем группы. И не только видит, но и делает все возможное и даже невозможное, чтобы получить эту должность. В данный момент очередной случай представился. Так чего уж выдумывать: не сам себя назначаю, о каком-то выборе, школе монтажа… Ясно же как божий день: из Кольцова снова сделали козла отпущения, а Игорь, бросив все, из кожи лезет вон, дабы его скорее утвердили. Не очень красиво в этом свете выглядела и позиция отца. Хотя об отце Игорь не обмолвился ни словом, было совершенно очевидно – без его согласия и ведома ни это назначение, ни командировка в Речинск Кольцова никогда бы не состоялись.

Парк раскинулся на пологом берегу, который медленно понижался к реке. И Юля не заметила, как проскочила через чащу деревьев и очутилась на крутом прибрежном спуске. Лыжня на этом месте круто сворачивала вправо. Внизу чернела большая полынья. Юля остановилась, оперлась на палки и долго смотрела на черную, блестящую под солнцем воду. Еще накануне этой полыньи не было. А сегодня она зияла, как рана. По краям ее важно расхаживали вороны.

Глядя на искрящуюся рябь полыньи, Юля успокоилась и скоро перестала думать о муже и о его делах. Но еще долго не покидало ее ощущение какого-то неприятного привкуса, будто она выпила что-то кислое. С годами жизненные претензии ее мужа становились все прозрачней и приземленнее. И все отчетливее сквозь романтический ореол творческого вдохновения, некогда, как ей казалось, окружавший его, проглядывали самая элементарная обыденность и заурядность. Юля старалась их не замечать. Но когда они заявляли о себе так откровенно, как сегодня, настроение у нее портилось.

Шесть месяцев стоял Сергей в очереди за импортным мебельным гарнитуром для своей новой однокомнатной квартиры. Гарнитур этот прельстил его великолепной стенкой, в которую искусно был вделан вместительный платяной шкаф, десятка полтора различных полок, специальное отделение для посуды, ящик для обуви и еще какие-то барчики, отделения. Полгода ждал он открытки, полгода названивал из Есино в магазин, выслушивал не очень вежливые, но вполне обнадеживающие ответы. Впрочем, особенно с мебелью он не спешил. Квартиры у него тоже еще не было. Ее ему тоже только еще обещали. И вдруг блага посыпались как из рога изобилия. В начале февраля его пригласили в Хозяйственное управление и вручили ордер на квартиру. А месяц спустя пришла и открытка. Это вызвало в душе у новосела неподдельное ликование. Но воспользоваться благами долгожданного комфорта Сергею не удалось. В тот же день он получил и категорическое указание Кулешова немедленно выехать в Речинск. Бочкарев пытался воспротивиться этому. У Сергея немало неотложных дел было и в Есино. Но Кулешов ничего не желал слушать. И Сергею пришлось спешно собираться в дорогу. Владимира в Есино в тот день, как нарочно, не было. Сергей уже в Москве написал ему письмо и оставил его у Ирины, а сам помчался в мебельный магазин, почти перед закрытием купил свой гарнитур, перевез его домой, затащил прямо в упаковке в квартиру и с вечерним, десятичасовым, поездом отбыл в Речинск. Там он с головой окунулся в работу, ибо четвертый узел, о котором в последние дни в КБ все говорили как о проблеме, наконец-то решенной, при испытаниях не оправдал надежд. Две недели Сергей провозился с монтажом, но так и не добился ожидаемых результатов. Разработанный Игорем Руденко и одобренный научно-техническим советом вариант получился действительно оригинальным и по расчетам соответствовал всем предъявляемым «Сове-4» требованиям. Но надежной, устойчивой работы прибора он не обеспечивал. То ли торопливость подвела Руденко (переделывал он проект в очень сжатые сроки), то ли не хватило у него того самого научного предвидения, которое Верховский называл чутьем, умением понять решаемую проблему в целом, во всем объеме. Но главная мысль, лежавшая в основе конструкции узла, Сергею понравилась. Она была смела и говорила о незаурядности ее автора. Когда Сергей думал об этом, он почему-то вспоминал слова Верховского, высказанные им в адрес КБ на консультации в университете. «А они оригинально получили “ку” в квадрате. Я бы сказал, даже талантливо». «Ку» в квадрате в свое время тоже спроектировал Руденко. Но и тогда дальше этого он также не сделал ни шагу:.

Сергей долго возился над проектом четвертого узла, исправлял допущенные автором просчеты. Свои заключения и предложения он изложил в докладной и отправил ее в КБ. Через три дня на его имя пришел ответ за подписью Руденко. «Расчетные данные узла, – сообщалось в нем, – должны обеспечить требуемый уровень работы. Проверьте еще раз правильность монтажа». И дальше шел обстоятельный рассказ о том, с каким упорством в свое время добивался своей цели Эдисон.

Сергей не дочитал письмо до конца, скомкал и бросил его на стол. «Тоже мне изыскатель. Нашел аналогию. Эдисон, – скривился он в язвительной ухмылке. – Ты мне дай формулу. Объясни, почему предохранители горят. А не можешь – пусть НТС решает, кто из нас прав и что еще надо проверять в этом монтаже!» Подумал, но легче от этой мысли ему не стало.

Выносить вопрос на рассмотрение научно-технического совета – значило затевать большой спор, в котором, конечно, определятся и правые, и виноватые, но будет еще больше и всяких недовольных. И причиной всему этому снова должен был стать он, Сергей Кольцов. А зачем ему это было нужно? Уже два года он работал в КБ. Но «Совой» за это время практически не занимался. После его доклада на разборе КБ принципиально перепроектировало схему прибора на новой, предложенной Верховским и разработанной им, Кольцовым, основе. Доводили ее окончательно Вольский и Руденко. Им же было поручено и создание по новой схеме опытного образца. А Кольцова с первых же дней его службы в КБ направили в группу Бочкарева, выполнявшую заказ командования Военно-воздушных сил. Так и трудились обе группы параллельно – каждая на своем опытном производстве – до тех пор, пока жизнь не внесла в эту четкую и стройную систему свои коррективы. Вольский уволился в запас. Руденко вернулся в Москву. А в Речинск направили Кольцова. Сергей невольно вспомнил сейчас обо всем этом. И неожиданно услыхал за спиной спокойный голос главного инженера производства Стрекалова.