Женский чеченский дневник - Марина Ахмедова

Главный редактор «Ичкерии» пожаловал в дом Розы сам. Он оставил в редакции свою чеченскую брезгливость и бумажные папки. Рассказывал о событиях в соседних селах – тех, которые интересовали его газету и могли заинтересовать Наташу. Предлагал съездить на место событий вместе.

– Спасибо, – поблагодарила Наташа, в отличие от него она не могла быстро оттаять, и под влиянием вынужденной ласковости главного редактора забыть тот крепостной камень, на котором плакала в свой день рождения. Ей казалось, она до сих пор задом чувствует его холод. Камень был холодным. – Завтра я уезжаю в Назрань. Вернусь, обязательно к вам зайду...

Она сняла с гвоздя на стене свои штаны и свитер, сложила в сумку. Посмотрела по сторонам – ее расческа на тумбочке возле софы. Туда же ее – в сумку. Роза сидела на табурете за столом, подперев щеку рукой, и с какой-то тоской следила за ее сборами.

– Уезжаешь... – в который раз выдохнула она. – Ваа-ай...

– Роза, ты целый день на работе, а твои дети бегают во дворе, – Наташа застегнула «молнию» на сумке. – Село будут бомбить, вы живете рядом с комендатурой. Детям здесь нельзя оставаться.

– Я не могу уехать, – вздохнула Роза, отнимая ладонь от щеки. – В госпитале нужны руки... А я мужа жду. Я уеду, он вернется. Дома никого. Плохо будет...

– Плохо будет, если твои дети погибнут!

– Что ты от меня хочешь, Наташа? – обиделась Роза и ушла к раковине мыть посуду. – Я все равно никуда не поеду.

– У тебя есть родственники в Ингушетии?

– Мать в Назрани живет...

– Мать в Назрани?! Так почему же ты до сих пор к ней детей не отвезла?!

– У меня нет денег на дорогу, – Роза окончательно обиделась и терла тряпкой посуду, демонстративно не поворачиваясь в сторону Наташи – могла бы и сама догадаться, что у нее денег нет.

Наташа походила по комнате – по часовой стрелке и против. Измерила ее вдоль и поперек. Посидела на софе. Постояла у окна. Попинала сумку. Роза оттерла и сполоснула всю посуду. Расстелила на столе чистое полотенце, поставила на него сушиться стаканы и блюдца. Ножей и вилок в доме по-прежнему не было. Роза молчала, но ее одеревеневший затылок и затекшая спина как будто говорили – могла бы и сама догадаться и не унижать Розу ненужными вопросами. Вопросами, без которых можно было бы обойтись.

– Я отвезу детей в Назрань, – наконец, решилась Наташа.

Если Роза согласится, путешествие через разбитые войной города по неспокойным дорогам с тремя детьми будет мучительным. Но она не могла просто взять и уехать из села накануне обстрела, оставив босых детей, с которыми несколько недель жила бок о бок, во власти события. А потом вернуться, когда все затихнет, и героически снять последствия этого самого события. Нет, так она не могла.

– У них нет обуви... – Роза дернула головой, но на Наташу не посмотрела.

– Мы купим им обувь.

– У тебя тоже денег нет, – Роза посмотрела на нее в упор. Карие блюдца глаз заполнились выпитым чаем, и Роза вытерла их кухонным полотенцем.

– У меня есть заначка, – призналась Наташа.

Вот и пригодились сто долларов...

На вещевом рынке среди больших цветастых полотенец, женских платков и мужских лаковых туфель плохого качества они отыскали детские сандалии для девочек – семилетней Луизы и пятилетней Принцессы – и кроссовки для старшего сына Розы – девятилетнего Магомеда. Наташа долго торговалась – она знала цену таким вещам. Внимательно разглядывала каждую пару – ее на рынке не проведешь. Купила пару шерстяных колготок для Принцессы, а на Луизу надела свои лосины. Они сразу же собрались гармошкой, и Наташа вспомнила Ленку, когда та была маленькой, Ленку с вечно пузырящимися на коленях колготками, и заспешила в Назрань.

Вечером они, как обычно, сидели на кухне. Печка не топилась. В слабом свете свечи Роза, сложив руки на коленях, сидела на табурете, тихонько раскачивалась, как будто пришло время кого-то хоронить, и молчала, больше не жалуясь на то, что печь нечем топить, а хлеб – нечем резать. Временами она вздыхала, приподнимая руки и снова опуская их ладонями на колени. Наташа тоже молчала, решая про себя очень важный вопрос – возвращаться ей в Москву без интервью с Дудаевым или нет? Как быть – уехать и прилюдно признать свое поражение или отвезти детей в Ингушетию, к бабушке в Назрань, а самой снова вернуться сюда и отснять обстрел Ведено? Она еще не ответила на этот вопрос, когда в дверь постучали.

Вошла соседка. Подошла к Наташе и положила перед ней на стол пачку денег.

– Забери моего сына тоже. Отвези в Москву. Это деньги на самолет. Там его встретят родственники... Пусть пока у них поживет. Пока здесь стреляют.

– Забери, я тебя прошу, ты же других забираешь.

Женщина туже затянула косынку на затылке.

– Ну, что? Заберешь?

Наташа шумно сопела, не зная, что сказать, брать с собой еще одного мальчишку или нет. Была у нее такая привычка – сопеть, когда мысли рыскали в голове в поисках решения. Про себя она уже не раз пожалела о том, что предложила Розе вывезти детей из села. Военные дороги были непредсказуемы, и она брала на себя слишком большую ответственность. Случись что в поездке с детьми, и спросят с нее – с русской Наташи.

– Ризвану одиннадцать лет, – сказала соседка, придвигая деньги поближе к Наташе, – он уже большой, поможет тебе с маленькими детьми.

– Хорошо, – решилась Наташа – раз уж согласилась везти детей Розы, то не было разницы – троих или четверых.

Судьба в лице соседки сама нашла за нее ответ – надо возвращаться в Москву.

Утром соседка привела сына – веснушчатого мальчика. К его футболке, там, где сердце, грубыми стежками была пришита аппликация – волк, обернувший лапы хвостом. Мальчик по-мужски пожал руку Магомеду. Кажется, своим суровым молчанием мальчик давал понять – он главный в этом караване девчонок.

– Дай хоть брови тебе нарисую, – Роза поплевала на карандаш.

Объятий перед дорогой не было, Роза только скупо погладила девочек по голове и строго посмотрела на сына, тот кивнул головой. Расставаясь, никто не плакал. Караван тронулся. Наташа – с нарисованными бровями. Роза махала вслед.

«Ну, ладно, этих отвезу в Назрань, а этого – в Москву», – думала про себя Наташа, выходя с детьми на дорогу – к выезду из Ведено.

Остановилась старая черная «Волга».

– Вам куда? – выглянул водитель.

– В Назрань.

– Я еду в Моздок.

– Подбросьте нас до Моздока. Оттуда доберемся на попутке в Назрань.

– Садитесь.

Дорога до Моздока была ухабистой, душной, но спокойной. Водитель явно спешил, следил только за дорогой. Наташа следила за небом, сидела, задрав голову вверх. Ни облачка, ни самолета, ни вертолета. Вокруг было тихо, но в то время на чеченских дорогах тишина не была гарантией безопасности. У Наташи сильно чесались брови и веки – лицо постепенно восстанавливалось.