Майор и волшебница - Александр Бушков

Вот теперь в лице Сомова не осталось ни малейшего недовольства – одна тревожная озабоченность, и нешуточная…

– Полагаете… – протянул он.

– Да практически уверен, – сказал я. – Давайте посмотрим…

Когда он подошел со мной к ближайшей стене, я достал носовой платок, хорошо, белого цвета (один, клетчатый, использовал по прямому назначению, а этот держал исключительно для Линды, вдруг понадобится – и ведь понадобился только что, пот у нее с лица вытереть!) и крепко потер головку одной заклепки, потом для надежности еще две. Посмотрел сам, показал Сомову и сказал без всякого торжества:

– Видите? Явные следы смазки. Здесь всё очень уж новехоньким выглядит – и заклепки, и плиты, и линолеум, по которому почти и не топтались. Уж с этим, с новизной, они ничего поделать не смогли, решили, видимо, что русские схавают. И ведь чуть не схавали… – добавил я нейтральным тоном, без малейшего упрека (вполне возможно, я бы на его месте сделал бы ту же ошибку – я ж говорю, расслабились малость, байбаки…). Проверить-то очень просто, сковырнуть заклепки с одной плиты, вынуть и посмотреть. Если потянули пустышку – ну, убьем немного вре– мени…

– С четверть часика, не больше, – сказал Вася. – Заклепок на каждой плите… – Он присмотрелся. – Ага, по двадцать, пять снизу, пять сверху, по пять, соответственно, по бокам. Два человека с зубилами и молотками, если у них сноровка есть, враз сковырнут…

– Старшина у меня до войны был слесарем на мотоциклетном заводе, – пояснил я. – Дело знает.

– И неплохим, – с некоторой гордостью добавил Вася. – С Доски почета, можно сказать, не слезал. Трудовое Красное Знамя парторг твердо обещал к Великому Октябрю… сорок первого года. А я уже тогда…

– Достаточно, – твердо оборвал его Сомов. – И так все ясно, к чему тут лишняя болтовня…

Он снова был прежним – сугубым профессионалом войны, мастером своего дела – этого у него не от– нять.

– Значит, так, – сказал он деловито. – Старшина, быстренько сбегай за моими саперами, они у крыльца дожидаются, пока мы все закончим, – и когда Вася выскочил, повернулся ко мне: – Тут у них в подвале неплохая мастерская, слесарка и столярка, так что зубила с молотками быстро раздобудем. И для надежности снимем плиты четыре, в разных концах. – Явно злясь на себя за промашку, он стал чертовски энергичным. – Товарищ майор… Может, вам тут не надо быть, когда мы станем работать? В конце концов не ваше это дело… Наша работа, нам и рисковать…

Я его прекрасно понял. Эти немецкие штукари – самолично бы открутил хитромудрые головушки! – вполне могли поставить и взрыватель на неизвлекаемость. И стоит снять одну плиту, сработает вся машинерия, дело поставлено с размахом (Линда же сказала, что смерть за всеми четырьмя стенами), и всем нам тут капут кранкен…

Но я по-прежнему верил Линде, что доживу до конца войны…

– С вашего позволения, капитан, я останусь, – сказал я. – Крепко верю в два волшебных слова – авось да небось. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Коли уж получилось, что я эту кашу заварил, хочу это кино до конца досмотреть…

Он недовольно поморщился, но промолчал: не мог приказывать старшему по званию убраться к чертовой матери. Да и ратушу никто не объявлял запретной зоной, закрытой для всех посторонних, будь они хоть генералы. Так что никак не может он меня отсюда выставить…

И я досмотрел это кино до конца – ну, предположим, не до самого, но до того эпизода, которого мне с лихвой хватило…

Вася привел Мохова с его саперами, и пошла работа. Прав оказался Вася, ударный труженик слесарного фронта: заняло все лишь самую малость подольше, чем четверть часа, но ненамного. Сначала они срубили заклепки нижнего ряда, потом обоих боковых и в завершение – верхние. Когда лишенная креплений плита стала падать наружу, ее вовремя подхватили и поставили к стеночке.

И тут уж – кто охнул, кто затейливо выругался…

Все пространство в образовавшемся проеме было заполнено штабелем тех самых зеленых ящиков, в которых немцы хранили взрывчатку. Штабель уходил за оставшиеся пока нетронутыми плиты, так что нельзя было с ходу определить его размеры. И весь он, и в ширину, и в высоту, был перевит проводами – и в разноцветной обмотке, и в оплетке из тонкой металлической проволоки…

Я украдкой покосился на Сомова – он стоял белый, как стена. Да и у его саперов вид был не лучше. Это понятно: если знать, кто и какие подразделения должны были здесь разместиться. Радиомин у немцев не было, здесь мы их обошли (как они нас – с бронетранспортерами). Значит, часовой механизм, и уж безусловно, выставленный на самое подходящее время, разгар рабочего дня. Сработай заряд в соответствии с немецкими расчетами, Сомов, несомненно, прямиком пошел бы под расстрел, да и проверявшие «секретную часть» его саперы тоже. Не окажись здесь Линды…

Ну а дальше работа развернулась на полную катушку – Сомов вызвал два взвода своих саперов, чтобы полностью освободить комнату от железной скорлупы. Делать мне тут больше было абсолютно нечего, и мы с Васей отправились за Линдой, чтобы забрать ее и поехать обживаться в очередном случайном пристанище, каких я за войну сменил столько, что и не пере– честь.

Знаете, что они изладили, сволочи с золотыми руками? Под пол ничего закладывать не стали – в этом случае пол в комнате оказался бы выше уровня пола в коридоре, и они должны были понимать: мы можем обратить на это внимание и начать ковыряться. Потолок тоже ничего за собой не содержал: просто, коли уж старательно создавать образ «секретной части», так уж создавать. Зато стены… Отступив по всему их периметру примерно на два метра, немецкие саперы от пола до потолка заложили все пространство ящиками со взрывчаткой. Потом установили металлические каркасы, а на них присобачили на заклепках железные листы. Действительно, очень убедительно получилось. За железной преградой никакая тогдашняя саперная аппаратура не «унюхала» бы взрывчатку. И было ее столько, что все громадное здание превратилось бы в кучу кирпича и камня, став огромной братской могилой для всех, кто там оказался бы. Три независимых друг от друга часовых механизма, каждый со своими проводами (для пущей надежности) были выставлены на одно и то же время: на послезавтра на два часа дня. На то время, когда работа шла бы полным ходом и здание было бы набито народом…

Задумано это было явно гораздо раньше, не в последние перед отступлением дни – второпях такие вещи не планируют, столь тщательно проработанные и организованные…

Когда обо всех деталях узнали те, кому надлежало знать, у многих по спинам пробежали ледяные мурашки – у меня-то точно пробежали, в чем не стыжусь признаться…

Кто должен был погибнуть при взрыве? Комдив, штаб дивизии, дивизионный разведотдел, мой штаб, штаб артполка, отдел радиосвязи с дивизией со своим немаленьким хозяйством, политотдел и еще несколько «хозяйств». Последствия были бы самыми катастрофическими. Дивизия, конечно, не превратилась бы в стадо, но, полностью лишенная управления, стала бы не полноценной боевой единицей, а скопищем вооруженных людей и техники. Ситуация, когда на боевом опыте, смелости и верности присяге не выехать ни за что.