Другая женщина - Евгения Перова

– Послушайте, но та женщина в морге – не Галя! Я же знаю свою жену! У моей должен быть шрам от кесарева – у этой разве есть?! А отпечатки пальцев? Можно же сравнить! Или генетическую экспертизу сделать! И зачем мне ее убивать-то?! У нас же трое детей!

– Трое! И с пятерыми убивают. А уж грамотные-то все стали! Насмотрелись детективов. Экспертизу ему подавай! Ты лучше признайся по-хорошему. Вон все соседи в один голос твердят, что жили вы как кошка с собакой, каждый день скандалили!

– Послушайте, если б я и правда убил, зачем бы я к вам поперся заявление подавать о пропаже?! Только внимание к себе привлекать!

– Значит, признаешь, что убил? Добровольное признание, сам знаешь, облегчает понимание. А то смотри, еще парочку трупов тебе подкинем! Сядешь по полной.

Словесными уговорами следователь не ограничился – признание выбивали в буквальном смысле слова, и Глеб совершенно отчаялся, а вспоминая мать с Люшей и пацанов, которых пока пригрели Шараповы, просто сходил с ума: что с ними будет, если его и правда посадят! И тогда Шарапов взялся за дело сам. Подумал, подумал да и отправился в ближний коттеджный поселок. Охранник у ворот оглядел его с ног до головы и кивнул – проходи. Шарапов прошел по длинной дорожке к дому, прячущемуся за деревьями, – участок был огромный, справа виднелся еще дом, поменьше, а слева в кустах пряталась беседка, из которой доносились звонкие детские голоса. Хозяин, предупрежденный охранником, сам вышел ему навстречу – толстый, вальяжный, густо заросший черным кудрявым волосом. Раскланялись, и хозяин провел гостя в гостиную – сначала поговорили ни о чем: погода, виды на урожай, то-се. Потом, выпив коньячка, хозяин спросил:

– Так что за дело привело ко мне уважаемого господина Шарапова? У нас какие-то проблемы?

– Нет, дорогой Анвар, никаких проблем! У тебя свой бизнес, у меня – свой. Слава богу, мы друг другу не мешаем. Но проблема есть. – Шарапов вздохнул: – Прости за то, что скажу, но проблема в твоем сыне.

– А-а, опять он во что-то вляпался, мерзавец! – Детей у Анвара было много, а внуков – еще больше, но проблемы создавал только младший, Мурад. – Что на сей раз?

– Ты моего напарника знаешь? Глеба Пономарева?

– Жеглова-то? Конечно, знаю.

– Его менты повязали, дело шьют. Якобы он жену свою убил.

– А Мурад при чем?!

– Так она с Мурадом сбежала, жена Глебова. Послушай, поговори с сыном – надо ее предъявить ментам. А то ведь засудят мужика! А у него мать больная, детей трое, дочка-инвалидка! Прошу тебя, помоги!

– Так она что, троих детей бросила?! Вот тварь! И мой-то хорош, дурак: девок ему мало, с замужней связался! Да к нему любая прибежала бы, только свистни!

Анвар тяжело поднялся с низкого кресла, взял мобильник, набрал номер Мурада и вышел за дверь, кивнув Шарапову на коньяк: угощайся, мол, не стесняйся! Шарапов угостился – коньяк был хороший. Из-за двери доносился раздраженный голос Анвара, кричавшего в телефон, потом добавился голос его жены. Наконец Анвар, совершенно красный и злой, вернулся. Сел, допил залпом коньяк и сказал, мрачно глядя на Шарапова налитыми кровью глазами:

– Завтра. Завтра приедут. Они в Москве, к счастью. Любовь у них, ты ж понимаешь! – и выругался.

А Мурад действительно был хорош: высокий черноволосый красавец со жгучими глазами, осененными длиннейшими ресницами. Мужественный и в то же время изящный – Галя, увидев такого сказочного принца, просто обомлела. Она, трепеща, стригла его жесткие вьющиеся волосы, а Мурад неотрывно смотрел на нее в зеркало – когда их взгляды встречались, у Гали подгибались ноги. Он постригся у нее еще раз, а через пару дней остановил прямо на улице: Галя закончила смену и шла за детьми в садик. Распахнул дверцу шикарной красной машины – садись, дорогая, подвезу. Она села. До садика в этот день Галя так и не добралась. Хотя у Мурада хватало девушек и без Галочки, он как-то сразу прикипел к ней, а ведь сначала собирался просто развлечься: делать в этой дыре больше было нечего, а денег на московские забавы отец не давал, наказывая провинившегося оболтуса. Но больше никто из девушек не смотрел на Мурада с таким неподдельным восхищением, не доверялся так безоговорочно и настолько ничего не требовал!

Самый младший ребенок, сын от второй жены Анвара, Мурад был белой вороной в большой семье: мать баловала своего единственного мальчика, рожденного после трех дочек подряд, и тряслась над ним. Отца Мурад побаивался, сводных старших братьев – еще пуще. Отцовский бизнес его вовсе не привлекал: фрукты-овощи – фу, какая проза! Мурад считал себя человеком возвышенным, артистическим, его манил киноэкран, но в ГИТИС поступить не удалось, таланту не хватило: одной красоты, как оказалось, было мало, а тратить деньги на актерские амбиции сына отец категорически отказался.

Мурад поучился в одном институте – бросил, потом в другом, кое-как закончил третий, а что делать дальше, не очень понимал. Он ловко уворачивался от всех попыток отца и братьев пристроить его хоть к какому-нибудь бизнесу, так что постепенно его привыкли считать паршивой овцой в семейном стаде: парню почти тридцатник, а толку никакого, один пшик! Мурад успешно прожигал жизнь в Москве – в ночных клубах, казино и околокиношной тусовке, все надеясь на счастливый случай в лице какого-нибудь режиссера или продюсера. Обычно отец, вздыхая, отстегивал сыну деньги, хотя время от времени и устраивал дикие скандалы, грозя выгнать из дому и лишить наследства, но потом снова поддавался на уговоры жены: избаловала парня, глупая кекелка! Анвар совершенно не мог выносить ее слез: он любил и жалел свою «кекелку», вырастившую шестерых детей – своих четверо да двое сыновей от рано умершей первой жены Анвара.

Так что на фоне родных, которые его только что ногами не пинали, и девушек, без конца тянувших деньги, Галя выглядела чистым ангелом: любила Мурада таким, как есть, и ничего не требовала, радуясь любому знаку внимания, будь хоть задрипанный цветочек. Мурад расправил плечи и распустил хвост, почувствовав себя настоящим мужчиной, практически главой семьи. Он свозил Галочку на неделю в Турцию – море, синее небо, пальмы, белый песок, райское наслаждение! – и собирался удивить ее Мальдивами, но тут позвонил разъяренный отец, и Мальдивы пришлось отложить…

Глеба в очередной раз вызвали на допрос. В сопровождении мента он уныло брел по длинному желтому коридору. На металлических стульчиках у кабинета следователя сидело несколько человек, и первым Глеб узнал Шарапова, который радостно ему закивал и показал большой палец – мол, все хорошо! Глеб не понял – чего хорошего-то?! И тут между двумя мрачными одинаковыми типами, похожими на охранников, увидел съежившуюся Галку. Увидел, не поверил своим глазам, а потом, совершенно осатанев, рванул к ней, несмотря на наручники. Галка завизжала, мент и охранники кинулись к Глебу и с трудом его удержали. Потом следователь, не глядя Глебу в глаза, извинился и отпустил с миром. У крыльца они опять столкнулись с Галкой – охранники ее загородили, но Глеб уже остыл.

– Я на развод подам, – сказал он, и Галя испуганно закивала. – И если ты только попробуешь отнять детей, я тебя сам, своими руками в землю зарою! Поняла, сука?!