Запах медовых трав - Буй Хиен

было темно, как ночью. Слева, метрах в двадцати, виднелся еще один колодец — точно такой же формы, но меньшего размера; должно быть, люди, копавшие его, бросили работу на середине. Следы кирки глубоко врезались в камни, словно письмена, рассказывающие о том, как сильные человеческие руки рвались к сердцу земли.

— Это дяди геологи копали тут, — объяснила девочка.

Геологи побыли здесь и отправились дальше. В недрах здешних лесов не оказалось руды.

Краска стыда залила щеки Тует: когда она по ночам писала Хюи, матери или друзьям в Ханой о своих делах, о своей жизни в этих краях, письма всегда получались у нее какими-то загадочными и таинственными… Можно было подумать, что это она, Тует, первая из людей кинь принесла сюда в горы свет просвещения…

А девочка куи-тяу все шла и шла дальше. Дорога поднималась вверх по крутому склону. И Тует не стала просить девочку замедлить шаг. Правда, она устала, но подбадривала себя: «Грош тебе цена, Тует, не можешь угнаться за малым ребенком».

Лес уже казался ей более привычным и знакомым. Она остановилась ополоснуть лицо у холодного прозрачного ключа, бившего прямо из расселины в скале, и сердце ее вдруг заколотилось при виде следов от подкованных гвоздями ботинок «дядей геологов» прямо на берегу ручья…

Уже вечерело, когда они добрались до деревни мео. Председатель общины — за спиной у него висела винтовка, на боку патронташ, набитый поблескивающими желтыми патронами, — обеими руками пожимал руку Тует, радостно кивая гостье:

— Здравствуйте, уважаемая учительница… Здравствуйте, уважаемая учительница. Высоко вы забрались… Высоко. Устали, конечно. Вы отдохните, учительница, попейте воды, потом поговорим. Ай-ай, какая жалость, вся деревня ушла на пашню. Какая жалость, люди так ждали, когда вы придете к нам в гости, учительница. Вы ведь устали, правда? Отдохните хорошенько, попейте, пожалуйста, воды.

Председатель протянул ей чашку горячей воды.

— Это двое наших детишек, что ходят в школу, обучили меня, — пояснил он.

— Они научили вас грамоте, дядюшка? — удивилась Тует.

Председатель тяжело вздохнул.

— Я уже старый, где мне учиться грамоте. Голова совсем никудышная… Нет, они приучили меня пить кипяченую воду. Оказывается, в сырой воде водятся такие червяки, которые могут прогрызть кишки.

Девочка куи-тяу, стоявшая рядом с учительницей, громко рассмеялась.

— Что вы, дядя, это никакие не червяки, просто — микробы!

— Ну да, ну да, голова-то у меня никудышная, совсем никудышная!

Тует отпила из чашки, вода приятно пахла камфарным листом.

— Я хотела проведать двух учеников, что живут в вашей деревне, — сказала Тует.

Председатель, выпрямившись, сидел напротив нее.

— А-а, да ведь это мои дети, оба — и девочка и мальчик.

— Они уже неделю не ходят в школу.

— Я дал им одно поручение, — улыбнулся председатель и, не дожидаясь вопроса Тует, продолжал: — Они ушли вместе с товарищами геологами, так-то. В нашей земле ничего нет. Теперь будут искать в других горах, а мои пошли с ними проводниками. У нас ведь и заблудиться недолго, а найти дорогу — дело мудреное!

Председатель вывел учительницу Тует за околицу и показал куда-то вдаль.

— Они пошли в ту сторону, во-он, где гора, покрытая тучами, видите?

Горы вдали громоздились друг на друга, до самого края земли. Так всегда бывает: человек подходит к крутой громаде, уходящей в небо, и говорит себе: «Я должен взобраться на эту гору, потому что выше ее нет в здешнем краю». Но когда он наконец достигает вершины, горизонт вдруг расступается перед его изумленным взором и он видит десятки, сотни вершин — еще выше и неприступнее, — и снова идет и идет вперед: «Я должен достигнуть самой высокой вершины!..»

Тует, боясь не поспеть до темноты, заторопилась домой. Она написала записку двум маленьким мео, чтобы они приходили в школу, как только вернутся, что она их ждет; сложила листок, потом снова развернула его и на обратной стороне приписала:

«Уважаемые товарищи из геологической экспедиции, когда вы найдете руду и вернетесь, очень прошу вас прийти в гости к нам в школу — у подножия гор на другом берегу реки. Я много рассказывала о вас ребятам. Они мечтают с вами встретиться.

Учительница низинной школы».

Вечерний лес выглядел уже совсем иначе: еще более загадочным и необычным. Тует не узнавала дороги, по которой недавно шла. Казалось, все в чаще леса молча, тайком готовилось к начинавшейся ночной жизни. Девочка куи-тяу, как и раньше, войдя в лес, сразу умолкла. Только ноги ее весело мелькали на темной тропинке. Тует устала, но старалась поспевать за нею. Ей захотелось прямо сейчас, ночью, написать письмо Хюи, поделиться с ним своими заботами. И вдруг в памяти всплыла фраза из его письма: «…Срок твоей работы в горном районе скоро кончается. Я высчитал — осталось всего три месяца. Не забудь напомнить об этом в Отделе просвещения провинции. Или, хочешь, я напишу им сам…» Тует подумала: «Вот если бы и Хюи…» Нет, Хюи — человек практический, он не любит разных «фантазий», не рвется увидеть далекие горизонты и высокие горы. Она сказала девочке куи-тяу:

— Приходи сегодня ко мне ночевать, ладно?..

И, помолчав, добавила:

— …Вместе веселее.

На другом берегу реки показалась крыша маленькой школы. Кто б мог зажечь свет у нее в комнате? Наверно, старая Май, мать ученика из народности нунг, — они живут возле школы…

Перевод М. Ткачева.

ВЫСОКО В ГОРАХ

Итак, сегодня связной опять не явился в срок. Товарищ Кам, партийный секретарь общины Налыонг, очень волновался. Ручей, журча, падал с камня на камень, и звонкие капли, казалось, ударяли в застывшее от ожидания сердце Кама.

— Ну вот, — бормотал он, — пришла весна, и партийная газета опять запаздывает. Снова весенняя красота задерживает товарища связного в пути. На этот раз я его уже не помилую, задам как следует. Видно, весенние цветочки ему дороже партийной газеты. Бездельник!

«Товарищ связной» приходился Каму племянником и при встречах почтительно величал его дядей. Кам помнил мальчика с тех пор, как он родился на свет; он был тогда величиною с ладонь и красный-красный, как кровь. И рос он быстрее, чем дерево на берегу ручья. Не поймешь даже, откуда у него брались силы, чтоб так расти. Ушел Кам на дальнюю пашню, вернулся — а малыш уже с трехмесячного поросенка. Высадили рис, и пока он наливался молочным соком, мальчик стал ростом с маленькую лань. Рис начал созревать, а ребенок уже мог сидеть. К тому времени, когда выжигали заросли под новый посев, мальчик научился ходить. И с этой поры Кам исчислял его возраст по сезонам дождей.